Не могу без тебя - [45]

Алевтину Александровну привезли с ангиной. Ей тридцать, дочка учится в четвёртом классе, а выглядит так молодо, что все зовут её: «Аля». Волосы коротко острижены — пушистые, светлые, глаза — промытые, светло-зелёные. Аля улыбчива. Улыбка — благодарная. За капельницу — спасибо. За то, что температуру сбили, — спасибо. За кашу — спасибо.

Только вскоре вместе с ангиной и гландами стала таять и сама Аля со своей белозубой улыбкой: лицо пожелтело, утонули в морщинах глаза, свалялись волосы.

Не стало сил и на улыбку.

«Может, рак?» — с ужасом думает Марья.

В свободный от «скорой» вечер сядет около Али, положит руку на холодный лоб, волосы гладит. «Спасибо тебе, Машенька, — благодарит Аля. — Я, Машенька, никогда не жила, зачерствела внутри, как лежалый хлеб. Хочу признаться тебе, я не могу терпеть мужа, это так тяжело, Машенька! Он просто ходит по дому, не делает ничего такого, а я уже не могу. Он запрещает мне всё: подкрасить ресницы, сходить к подруге, съесть пирожное. Я совсем уже ничего не хочу и не люблю никого, кроме Даши. И ей запрещает всё. Мы редко бываем с ней вдвоём. Он раньше меня приходит с работы. А когда бываем, я сразу спрашиваю её: „Чего ты хочешь, Даша, скажи? Бегать, мороженое, забраться на лестницу?“ — Аля грустно улыбнулась. — А Даша уже тоже ничего не хочет. Сядет и сидит. Уроки делать ненавидит, потому что уроки — это тоже из области „нужно“. — В Алиных глазах застряло это скучное „нужно“ и стоит, как серое небо в бесконечную неудачную зиму, и кажется, не было никогда, нет и не будет солнца и зелени. — Знаешь, Машенька, ты так слушаешь, и такие нежные руки у тебя, что мне уже не так страшно возвращаться домой. У меня ведь есть Даша, правда? Можно нам с Дашей ещё хоть что-нибудь захотеть, как ты думаешь? Мы же с ней ещё молодые!» А иногда просит: «Ты мне, Машенька, почитай, я что-то видеть стала плохо, сливаются буквы. Про Мастера и Маргариту, вот отсюда, смотри».

Марья начинает читать.

Подойдёт Климов, присядет на край Алиной постели, смотрит на Алю. Аля слушает с закрытыми глазами, чтобы ни одного слова не пропустить.

Однажды попросила: «Приведи ко мне, Машенька, Дашу!»

Вечер. Ни Галины, ни Раисы. Пошла звонить Алиному мужу.

— Что за блажь? — встретил её холодный голос. — Я навещаю. Ношу передачи. Всё как полагается. А чего ещё? Ребёнку нужно делать уроки. У ребёнка режим. А может, вы хотите нарушить порядки в клинике?

— Я очень прошу вас, — взмолилась Марья. — Але плохо. Привезите девочку. Как медработник, прошу вас об этой милости.

Через час она встречала девочку в дверях приёмного покоя.

Маленькая Аля вошла в больницу. Черты Алины, только улыбки нет.

Марья протянула Даше халат, а сама принялась разглядывать Алиного мужа. Невысок, хмур, губы сухие, узкие, он поджимает их, будто они мешают ему. От такого зачерствеешь. Как это Алю угораздило выйти за него?

— Не волнуйтесь, десять минут, и Даша вернётся, — сказала ему, испытывая облегчение, что выполнила просьбу Али и что уходит от этого человека и Дашу уводит.

Аля не вскрикнула, увидев Дашу, и Даша не крикнула: «Мама!» Путаясь в халате и чуть не падая, девочка кинулась к Але и припала к ней. Так, молча, в нерасторжимом объятии, они оставались довольно долго.

В дверях стоял Климов, смотрел. Рядом с ним — старенькая, робкая, похожая на серого мышонка санитарка Сиверовна. Смотрела. Больные смотрели. Марья смотрела. Оторвать Алю с Дашей друг от друга, казалось, не было никакой возможности.

Прошли и десять минут, и двадцать. Марья начала нервничать. И, словно уловив её беспокойство, Аля и Даша взглянули на неё одинаковыми несчастными глазами с такой мольбой, что Марья отступила.

— Возвращайся скорее, — сказала Даша совершенно взрослым голосом. — Я тебя жду у окна, смотрю на остановку. Стою и жду.

Марья не знала, поспешить ли ей в приёмный покой, к Алиному мужу, чтобы утишить его гнев, который она чувствовала на расстоянии, или ждать, пока Даша сама догадается, что отец сердится, и уйдёт.

— Не волнуйся обо мне, — сказала Даша.

— Не волнуйся обо мне, — сказала Аля.

И снова молчат. Руки в руках, взгляд во взгляде.

Наконец Даша сказала:

— Я пойду, иначе несдобровать.

Аля кивнула.

И лишь в коридоре из глаз Даши посыпались слёзы.

— Тётя, почему мама такая жёлтая? Она очень сильно болеет, да? Мама никогда не была такая. Мне приснился сон, мама уходит от меня по длинному туннелю, как в метро, я бегу за ней и не могу догнать. Зову, а она даже не оборачивается. Я боюсь.

Марья прижала Дашу к себе. Она тоже боится, только не может сказать об этом Даше. Она хотела успокоить Дашу, но голос сорвался. Марья давилась слезами, пыталась проглотить их, а они всё равно вырывались.

В приёмном покое их встретил дежурный врач, молодой парень с громадной каштановой шевелюрой.

— Кто разрешил вам нарушать распорядок? — неожиданно тонким голосом обрушился он на Марью, но, взглянув на неё и на девочку, прикусил язык, вспыхнул, как мальчишка. Минутная пауза, он заговорил вновь: — Я этого безобразия не оставлю так, я доложу завтра вашему заведующему.

Говорил он громко, и говорил до тех пор, пока Дашин отец, дёрнув девочку за руку, не выволок её на улицу.