Не любите меня! Господа! - [3]

— Андрэ! Тебе шах!

В глубине комнат послышался маменькин голос:

— Юлия! Немедленно спускайся. Портниха ждет уже четверть часа!

Юлия сбежала по лестнице вниз в большую залу.

— Ты милочка, верно, забыла, что сегодня у тебя последняя примерка — завтра бал у генерал-губернатора, и между прочим в нашу честь, так что будь любезна! Раздевайся! — маменька явно сердилась.

Юлия скинула домашнее платье и надела бальное. Шелковое, легкое, бирюзовое, скорее даже цвета морской волны, шитое по последней моде — оно было почти готово. Юлия стояла около большого зеркала и портниха подшивала подол. В зеркало Юлия видела, как маменька смахивала слезу украдкой, любуясь красотой юного создания.

— Мама, ну не плачь!

— А кто тебе сказал, что я плачу? — Я просто радуюсь. Гляжу, какая ты у меня красавица выросла! Кто бы мог подумать, еще пару лет назад ты была совсем ребенком.

Портниха, приподняв голову и взглянув на Юлию, закивала, поддакивая хозяйке:

— Ваша правда, сударыня. С таким лицом и такой фигурой ваша дочь произведет фурор! Местные дамы конечно холят своих дочерей, но Ваша — это просто нечто- настоящий бутон!

— Ой, — Юлия фыркнула, — Да с каким там лицом, какой фигурой! Тоже мне, «бутон»!

Она глядела в зеркало и как будто сама для себя открывала себя совсем другую. Взрослое платье выгодно подчеркивало её тонкую таллию, для её достаточно невысокого роста она действительно была неплохо сложена, кареглазая, с длинными локонами коньячного цвета, она действительно была хороша, так хороша, что даже самой себе нравилась. Совсем другая, чем в этих детских нарядах с бантами в косах, какой была еще год назад.

— А что мама, у генерал-губернатора большая семья?

— Признаться семья не большая, он да супруга, сын у них восемнадцати лет.

Портниха снова вмешалась в разговор:

— Какой у генерал-губернатора сын! Настоящее сокровище. С отличием окончил гимназию, учится на инженера, у них на крыше огромная труба, — телескоп — он по нему звезды изучает. Книг прочел, поговаривают, не одну сотню. А уж как хорош собой! Но, знаете ли, больно серьезный. Книжки всё да книжки! Как экзамены закончил, так все читает, да читает, боксировать говорят, еще любит.

— А что, он завтра тоже будет на балу? Мама, а как ты думаешь…

— Ну, все! Милочка! Готово! А теперь снимай наряды и марш в свою комнату. Спать! Выпить молока с печеньем и спать! — маменька, словно генерал отдавала команды, — Завтра у нас трудный день. Завтра все сама увидишь.

* * *

Большая бальная зала была заполнена больше чем на половину. Юлия волновалась так, что дрожали коленки. В своем новом платье, золотых с замысловатой огранкой заколках в волосах, уложенных в затейливую прическу, в тесных туфельках она чувствовала себя совсем неуютно. С какой радостью она сменила бы этот наряд на штаны с рубахой, в которых еще пару лет назад бегала в тайгу, или в крайнем случае на свое старое детское платье!

Генерал-губернатор в сопровождении семьи подошел к вновь прибывшим. Юлия обомлела. На неё смотрел тот самый юноша, которого она видела вчера в беседке, и который так бесцеремонно улыбался ей. Теперь она могла разглядеть его с ног до головы. Он был довольно высок, широкоплеч, русые вьющиеся волосы были тщательно уложены, необыкновенные ясные серо-голубые глаза, взгляд пронзительный, смелый. Прямой римский нос, тонкие губы. Юноша глядел прямо на неё, не сводя с неё глаз. Юлия почувствовала вчерашний холодок в животе, и очень хотелось ухватить рукой и успокоить затрепыхавшееся, словно птица в силке сердечко. Генерал-губернатор, пожав ругу её отцу и поклонившись маменьке, представился:

— Истомин Владимир Андреевич! Позвольте представить супругу мою, Валентину Михайловну, а это мой сын- Андрей!

Григорий Тимофеевич, не заставив себя долго ждать, представил их в ответ:

— Позвольте, со мной можно без особых церемоний. Супруга моя — Валентина Семеновна, моя дочь — Юлия.

Раскланявшись с другими вновь прибывшими, генерал-губернатор представил вновь прибывшего Григория Тимофеевича, шутливо отрекомендовав его едва ли не богатейшим жителем всея Руси и своим добрым другом с первого дня приезда. Вереница местной знати потянулась длинным шлейфом, обмениваясь любезностями и карточками для визитов. Юлия стояла, сжав зубы и пытаясь утихомирить свое разбушевавшееся сердце. Сзади, в трех шагах стоял Андрей. Она чувствовала его взгляд спиной, он прожигал её насквозь. Ей пришла в голову мысль — теперь она понимает, нет — чувствует на своей шкуре всю прелесть фразы «душа ушла в пятки». Да отчего ж ей так страшно?! Она сердилась на саму себя до слез, она всегда была сорванцом, в бой шла сломя голову, она могла закидать в одиночку снежками дюжину деревенских мальчишек. В детстве Юлия даже дралась с ними, однажды невольно вызвав скандал, оттого, что нечаянно выбила зуб здоровенному детине, оказавшемуся вдобавок сыном местной знахарки. Та, как увидела окровавленную физиономию своего чада, разразилась дикой бранью. Осыпала Юлию проклятиями в ряду коих было «схоронить тебе и мужей и детей», да «детей родить в муках адских и от них и окочуриться». Немыслимо жестокая и неприглядная сцена не вызвала тогда у нее особого страха. Батюшке пришлось раскошелиться на дантиста, а ей тогда влетело по первое число. Фраза «Смелость города берет» была её пожизненным девизом. Нет, нельзя показывать своего интереса и своего испуга. А он ведь явно заинтересован! Будем неприступны…