Не королева - [95]

— Хотел с тобой поговорить, — спокойствие Дарелла не уступало моему. Встал и подошел ко мне.

— О чем?

— О том, что человеческая жизнь слишком коротка, чтобы расходовать ее впустую.

Все произошло так быстро, что я не успела ему помешать. На моей шее защелкнулась тонкая цепочка, и коснувшийся кожи кулон с заключенным в него темно-зеленым камнем в первое мгновение обдал холодом. Но все тут же переменилось.

Настолько больно мне не было даже тогда, когда боги решали оставить меня в живых или нет. Будто бы раскаленный, новый эмельдир буквально выжигал что-то во мне. От жуткой боли я не могла ни пошевелиться, ни закричать. Дарелл крепко прижимал меня к себе и виновато шептал:

— Потерпи, иначе никак…

Что-то внутри, будто бы в самой душе расплавлялось, словно воск зажженной свечи. Казалось, тепло эмельдира неумолимо прожигает какой-то ледяной сгусток, и тот, хоть и нехотя, но поддается, откалываясь, тая и освобождая то, что прятал в своих мертвых объятьях. И только когда растаяла последняя льдинка, невыносимый жар сменился привычным успокаивающим теплом.

Если бы Дарелл не держал меня, я бы непременно упала. Боль отступила, и сквозь навалившееся бессилие потихоньку начало проглядывать что-то еще. Я мучительно пыталась вспомнить, как это называется, но оттенков было так много, что я никак не могла разобраться в этой мешанине ставших за последнее время непривычными чувств. Пока одно из них вдруг не возобладало над остальными и не выплеснулось целой гаммой эмоций.

— Ты… — я оттолкнула Дарелла, голос дрожал от клокочущей злости. — Как у тебя вообще хватило наглости… — слов для выражения того, что чувствовала, не хватило. Я схватила подсвечник и зашвырнула им ему в голову. Правда, ярость не слишком хорошо сказалась на моей меткости, и орудие возмездия пролетело мимо цели.

Не знаю, что так Дарелла радовало, но лично меня его довольная улыбка взбесила еще больше. Предметов для швыряния в пределах досягаемости больше не было, я по инерции схватилась за эмельдир, мирно покоящийся на моей шее, но намерение превратить его в снаряд тут же утихло. Правда, злости все равно от этого не убавилось.

— И чему ты радуешься? — гневно поинтересовалась я, меря шагами комнату.

— Тому, что тебе понравился мой подарок, — Дарелл снова сел в кресло и с улыбкой следил за мной взглядом.

— Который ты снова при первой же возможности разобьешь? — не удержалась я.

— Я не намерен повторять старые ошибки.

— Вот и я не намерена. Так что, будь добр, избавь меня от своего общества, — я красноречиво открыла дверь.

Он и не подумал встать. С деланным укором поинтересовался:

— И ты готова выставить меня вон, среди ночи, под проливной дождь?

— С превеликим удовольствием!

— Я лучше останусь, — Дарелл потянулся и зевнул. — Кровать у тебя, конечно, маленькая, но я думаю, мы не подеремся.

Прекрасно понимая, что его наглость мне все равно не пересилить, я угрюмо буркнула:

— Хорошо, оставайся, но чтобы утром тебя здесь не было.

И не дожидаясь его ответа, вышла в коридор, напоследок хлопнув дверью от бессильной злости.

Дарелл не последовал за мной. И, если честно, не знаю, обрадовало это меня или больше огорчило. Все-таки кроме злости чувствовала столько всего, что с непривычки голова шла кругом.

Расположилась в комнате для гостей, на всякий случай вплотную придвинув к двери кресло. Раздевшись до нижней рубашки, я забралась в холодную постель. Хотелось плакать. От всего сразу. И больше всего от дотошной мысли «А что, если его, правда, завтра утром уже здесь не будет?». Пусть я злилась на Дарелла. Злилась настолько, что едва зубами не скрипела. Но не могла не признать, что еще одного исчезновения его из моей жизни я не переживу. И никакие заклятия мне в этом больше не помогут. Да даже если бы я и владела еще магией, то все равно бы к «Ледяному сердцу» больше не прибегла. Только сейчас поняла, что лучше чувствовать и боль, и тоску, и отчаяние, чем то мертвое равнодушие.

Сжала пальцами теплый эмельдир и все-таки разревелась. Выплескивалось все, что накопилось за это время. Все невыплаканные слезы этих месяцев. Я даже по Улле плакала, хотя разумом и понимала, что сестра сама виновата в своей смерти. Но главной причиной моей истерики был, конечно же, Дарелл. Безумно хотелось вскочить, бежать к нему, чтобы он обнял, успокоил, утешил, пообещал, что никогда меня не оставит… Но столько времени затаптываемая гордость теперь отыгрывалась вовсю. Голосила, мол, пообещать он может что угодно, а потом опять кто-нибудь скажет какую-нибудь гадость про меня, и он снова поверит. Да Дарелл ведь даже не извинился! И что пусть сейчас больно, но если я поддамся слабости, то потом будет еще больней. В общем, аргументы сыпались из нее, как из рога изобилия. Оставалось лишь отчаянно стискивать пальцами подушку и отсчитывать непрекращающимися слезами каждое мгновение. И как же мне хотелось услышать шаги за дверью, но Дарелл так и не пришел. Обессилев от отчаянья и слез, заснула я только под утро.

Мне снилось серое с фиолетовыми прожилками небо. Снились трины в Священной Роще, усыпанные светло-голубыми бутонами готовых вот-вот распуститься цветов. Снился улыбающийся Дарелл, который радостно говорил: