— Пройдемте в дом? — странным, ненатуральным голосом продолжил Брайан, протирая очки. Он как-то отчужденно смотрел на нее своими близорукими глазами, и только тут Лесли спохватилась, что ему могли рассказать о случившемся? Скорее всего это была непристойная мешанина правды и выдумки. История и впрямь представляла благодатнейшую почву для самых буйных фантазий: кровь и амнезия, огонь и буря, пропавшее обручальное кольцо и смерть.
Однако даже смелая выдумка едва ли могла сравниться в своем безумии с тем, что произошло на самом деле.
Глубоко вздохнув, Лесли повернула ручку входной двери.
Проспав несколько часов, она проснулась уже в сумерках. Близилось время обеда. Через силу поднявшись, она пошла в ванную. Как бы там ни было, жизнь продолжалась, изменить ничего уже невозможно, да и не в характере Лесли было прятать голову в песок.
— Можно войти? — раздался за дверью нетерпеливый голос.
Лесли вздрогнула от неожиданности и осознала, что в дверь уже давно стучит Аннетт — экономка Винтеров, которая, по всей видимости, принесла поднос с обедом. Бросив быстрый взгляд в зеркало, она поспешила открыть.
— Боже мой, девочка! — воскликнула пожилая женщина, оглядев Лесли с ног до головы. — Ты похож на мокрый крыса, сунутый в воду.
Лесли не смогла сдержать улыбку. Аннетт приехала в Калифорнию из Бельгии тридцать лет назад и хотя вполне успела американизироваться, в напряженные моменты намеренно говорила по-английски неправильно, чтобы комический эффект разрядил обстановку. А моменты такие в доме Винтеров возникали то и дело.
Не переставая улыбаться, она взяла у экономки поднос, от которого исходил весьма аппетитный запах, и, поблагодарив, спросила:
— Миранда дома? Когда я приехала, она играла во дворе с Ареттой Эймс. Мне бы хотелось с ней поговорить. Не думала, что просплю так долго.
— Она в своей комнате, — ответила Аннетт и принялась застилать ее кровать. — Я принесла ей обед, но сомневаюсь, что она станет есть. Уж очень она расстроена из-за брата, бедняжка.
Сердце Лесли болезненно сжалось — двенадцатилетняя Миранда была единственным верным и преданным союзником во всем доме, а в ту ужасную ночь Лесли сбежала, даже не попрощавшись с девочкой.
— Она обо мне не спрашивала?
Сочувственно глядя Лесли в глаза, экономка отрицательно покачала головой.
— Нет. Она потрясена случившимся и ни с кем не разговаривает. — Поправив последнюю складку на покрывале, Аннетт продолжала: — Больше всего она беспокоится о Даниэле. Смерть мистера Симона, конечно, тоже была тяжелым ударом, но он был намного ее старше и вечно был занят делами компании. Они никогда не были особенно близки. А вот мистер Даниэль… Она просто светится при одном упоминании о нем.
Лесли отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
— Я знаю, Аннетт, — сказала она. — Представляете, он учил ее играть в футбол…
Странно было вспомнить об этом именно сейчас, но Лесли чувствовала, что никогда не сможет забыть то солнечное утро — неужели это действительно было всего неделю назад? — когда она, стоя у окна в кабинете Симона, смотрела, как на безукоризненно ухоженной лужайке перед домом Даниэль и Миранда бегали за мячом, натыкались друг на друга, падали, весело хохотали… Картина эта была ярким воплощением чистой, преданной любви и счастья. У Лесли возникло ощущение, будто она тайком подглядывает в запретный для нее Эдем, но глаз отвести была не в силах.
Симон, конечно, заметил это. Улыбнувшись недобро, он властным, хозяйским жестом погрузил руку в ее волосы и прижал голову Лесли к своему плечу. И пока они так стояли — смехотворная пародия на настоящую близость, — Симон протянул свободную руку и медленно, с каким-то садистским наслаждением задвинул гардины.
Боже, как же она его ненавидела!
А завтра — его похороны.
Запах мяса, исходивший от тарелки, неожиданно вызвал приступ тошноты. Лесли со стуком отложила вилку и после секундного колебания решила пойти пообедать в комнату Миранды. Ей необходимо было побыть с кем-то, кто любит Даниэля. Пусть даже этот кто-то — всего лишь маленькая девочка, в одиночестве переживающая постигшее ее горе.
Миранда не отвечала на стук, и Лесли, удерживая поднос одной рукой, открыла дверь сама. Сначала ей даже показалось, что комната пуста, но, когда глаза привыкли к полумраку, она разглядела девочку — обхватив руками коленки, та сидела на подоконнике.
— Я не разрешала входить. — Голос Миранды был лишен всяких интонаций. Маленькие дети так не говорят. Они могут кричать, сердиться, но не умеют говорить таким пугающе спокойным, безжизненным голосом.
— Извини, я думала, ты просто не слышишь, — бодро ответила Лесли, за деланной непринужденностью пытаясь скрыть свою растерянность. Дотянувшись локтем до выключателя, она зажгла свет.
Миранда, видимо долгое время сидевшая в темноте, болезненно замигала и прикрыла глаза ладонью.
— Ой! — вскрикнула она. — Выключи!
— Но в темноте ты не сможешь есть.
— Ну и что? Я не хочу есть.
— А я, пожалуй, поем.
Устроившись в ближайшем кресле, Лесли взяла в руку вилку. Она ела спокойно, не разговаривая, игнорируя враждебные взгляды Миранды. Та сидела неподвижно, как статуя, однако Лесли почти физически ощущала напряжение, волнами расходившееся от ее маленького тела.
