Не исчезай - [113]

– О чем ты думаешь? Ты живешь во сне.

– Может, так лучше? Я иногда чувствую себя совсем девочкой, а иногда так, словно мое время уже заканчивается… Нет, не старушкой, но изношенной, усталой внутри. Может быть, я просто интенсивней живу, как ты думаешь?

– Разве ты живешь? Что ты делаешь для себя? Путешествуешь, видишь мир, у тебя есть друзья?

Как, однако, неудачно завязывается это знакомство в реале! Жалко Любу. Она, конечно, защищается, отбивается – но куда ей до ее товарки, до этой Нины, куда ей! В голове у нашей хитроумной писательницы N уже зреет план. Детали она пока еще только обдумывает, но сама идея привлекает: если соблазнить Любу, сделать предметом исследования для нового романа о женщине среднего возраста – уходящем, устаревшем типе женщины? Люба вызывает в ней брезгливую жалость, но материнские чувства, которые так сильны в этой слабой женщине, а еще нужда в привязанности, любви странным образом притягивают Нину. Это почти наркотик – зависимость, любовь-ненависть, любовь-презрение.

5

– Что в этом плохого? Женщина-писатель – очень хорошо. Тебе нужна подруга. – Люба вспоминает слова Роберта.

Разговор этот состоялся давно. Она тогда обиделась – испугалась, что Роберт ее отвергает.

– Еще скажи подруга по перу!

– Почему бы и нет? Общие интересы сближают.

– А у тебя… Роберт, у тебя разве был друг?

– Он был больше чем друг… самый близкий человек.

– Это тот, который погиб? Англичанин, да?

Но Роберт исчез, так ей и не ответив. Она думала – каждый раз так думала, – навсегда. Растворился, будто его и не было. Ночью же явился, лег рядом – поверх одеяла. Она ненавидела эти американские постели – со сползающей простыней, комком скатывающейся к ногам. Дома у нее имелись пододеяльники – изощренное постельное белье европейского человека. В гостиницах она подтягивала простыню до самого носа, края затыкала под матрас.

Вот он прилег сверху одеяла, под одеялом простыня, а между ними два слоя ткани. Матрас под ним слегка прогнулся. Может ли матрас прогибаться под призраком? Или он не призрак, и у них был… был, она точно помнит, у них был секс – коитус, совокупление, соитие, любовь, плотская близость.

Или это ей приснилось, показалось? Или она начиталась его стихов и перевозбудилась? Или он представлялся ей, когда она, мучаясь плотью, страдала от одиночества и недолюбленности, в поисках удовлетворения плотских желаний, чтобы почувствовать: да, она живет, есть, существует, присутствует в мире, в теле этом…

Нет, ни в коем случае, в лексиконе писательницы L не было этого отвратительного слова «мастурбация». Интересно, случайно ли, что корень этого слова тот же, что и у слова must – должна, я должна себе. Сама себе?..

– Ты повредила себе что-нибудь, Люба? Что сказали врачи?

В госпитале ей сделали рентген. Она опять прятала глаза – визит в «неотложную помощь» стоил неимоверных денег, а у нее не было медицинской страховки. Неудачница, неудачница по всем пунктам, по всем параметрам. Им пришлось идти в отдел финансовой помощи оформлять документы. Нина смотрела на нее изумленными глазами. Наверное, удивлялась идиотизму, безалаберности, нежизнеспособности, неприспособленности этой женщины.

– Ничего не нашли, только ушиб.

– Это хорошо. Ты должна себя беречь, Люба.

– Для кого?

– Как для кого? Для себя. Все в этом мире происходит только ради себя, из-за себя и по своей вине. Мы все виноваты, и поэтому никто нас любить не будет так, как мы можем полюбить себя в себе.

– Я не понимаю тебя, Роберт.

– Когда-нибудь поймешь.

– Нет, я никогда не смогу тебя понять, никогда.

Глава четвертая Интимная жизнь писательницы L

1

Не сумев разобраться в себе (а значит, потеряв нить или смысл романа, который писала уже не первый год), она так и не смогла определить, как жить дальше. What’s next? Куда идти, какие цели преследовать? То ли деньги зарабатывать, то ли тщетно пытаться воспитывать сына, что было практически бесполезно – он уже не поддавался ее неуклюжим попыткам воспитания.

С самой ранней юности в голову приходили риторические, а значит, бесполезные, глупые вопросы. Бывало, вместе с подругой, которая позже разрешила все сомнения, став буфетчицей в валютном баре, Люба сидела на кухне у окна, подперев тяжелую голову руками. Обе вздыхали: «Как жить дальше?» Теперь же, не найдя приемлемого ответа на этот сакраментальный вопрос (подруга ее мимолетная, полузабытая, нашла выход из личной ситуации. Что делает теперь? Ведь варить кофе для иностранцев уже не такое прибыльное дело, как раньше…), Люба приняла промежуточно-компромиссное решение: продолжать ездить на привычную, опостылевшую ей работу. Ждать. Изменений? Рыцаря на белом коне? Удачи? Трудно сказать. Такой была эта Люба: втайне надеялась на незапланированную, может, незаслуженную удачу.

Правда, и на этом этапе ее жизни случались моменты… Стоит ли причислить их к радостным? Неожиданным? Смешным?..

Днем Люба ложилась в спальне, откинув в сторону руку – левую, правой она прикрывала глаза. Так и лежала – ласточка с подломленным крылом; ресницы дрожали под рукой, глаза передвигались за мембраной век.

Она грезила о Роберте Фросте, литературе, славе, любви. Тело напрягалось и дрожало в избытке чувств, грудь вздымалась – она стеснялась своих желаний. Кто он был, этот воображаемый любовник: поэт, призрак, фантом возбужденного воображения? Сексуальная фантазия?