Не грусти, гад ползучий - [17]

Валя унесла последнюю смену тарелок лишь после того, как гости принялись чаевничать. Мать с сестрой разливали по чашкам цейлонский. Посреди стола красовался огромный торт и несколько вазочек с пирожными - все Валиной работы. Валя присела на табуретку, окинула хозяйским взглядом стол и сытых пьяных гостей вокруг, и только тут поняла, как она устала. Хотелось пить, но не горячего чаю, а простой холодной воды. Кружка с водой оказалась прямо перед ней, и хозяйка залпом опрокинула жидкость в рот. Горло ожгло, Валя отчаянно закашлялась, покраснела как ошпаренная, из глаз брызнули слезы. Она качнулась на табуретке и чуть не упала, вовремя удержавшись за край стола. В кружке был первач, принесенный кем-то и забытый.

Придя в себя, Валя мстительно глянула на гостей. Но тем не до нее было. Гости, размякшие от хмеля, с головой ушли в захватывающие местные разговоры и добрососедские разборки. Женщины взахлеб обсуждали, кто у кого в бане спер нижнее белье: почти новый лифчик и панталоны. А мужчин интересовала политика: сколько чего сперли у государства члены правительства и почем продали за кордон. В сравнении с этим их собственное воровство у дачников, друг у друга и у самих себя (вернее, у собственных жен) казалось до того жалким, что мужики от досады аж кряхтели. Воровской размах правительственной верхушки их восхищал, а политические сплетни по телевизору были их любимейшей передачей. Доходы правительства мужики пытались измерить в местной валюте: в литрах самогона. Получалось много!

Таким образом, всем было не до хозяйки, отнюдь. Валя разобиделась на гостей, встала и, хлопнув дверью, вышла из избы во двор.

По привычке она направилась прямо в огород. На грядках оказалось воронья видимо-невидимо - наверно, хитрые птицы понимали, что раз в доме гости, то хозяйке не до огорода, и никто их не потревожит. Валя от такой птичьей наглости возмутилась до глубины души.

- Кыш, твари перелетные! - гаркнула она.

Вообще-то, вороны - твари оседлые. Наверно, поэтому они не приняли на свой счет Валины слова, если вообще поняли. А может, из-за присущего им нахальства вороны отреагировали так вяло: лениво оглянулись, продолжая разрывать лапками грядки.

Валя потянулась за палкой. Но палка отбежала от нее, точно живая.

Сделав несколько неверных шагов, хозяйка пьяно рухнула на собачью будку. Из будки с визгом выскочил перепуганный Базлай и бросился в избу, поджав хвост и нервно прижав уши.

"Кто ж его с цепи снял?", мелькнула у Вали мысль. Оглянувшись, она увидела свинью Маньку в собачьем ошейнике, прикованную цепью к сараю. Манька яростно скалилась на разгуливающую возле самого ее пятачка сытую ворону.

На следующий день Валя узнала, что весть о ее кулинарных способностях вышла аж за пределы родного села. А от "курей" все были в полном восторге, и никто не отравился. Пронесло только свинью Маньку, которая объелась куриными костями и другими остатками пиршества.

А вот кто посадил свинью на цепь, выяснить так и не удалось. Впрочем, Манька так и осталась жить на привязи в качестве охраны, вместо Базлая, который вскоре после того исчез.

"Куда запропастился старый пес, ведь на шаг от конуры не отходил, когда с цепи спускали...", недоумевала Валя. Сильно огорченная - она даже не ожидала от себя таких переживаний из-за собаки - Валя принялась искать своего питомца по всему селу. "Не подох ли уж?", думала она. "Или его Манька слопала?"

Возвращаясь с реки, я встретила расстроенную Валю. Я осоловела от зноя и долгого купания, мокрый купальник двумя узкими лоскутами облепил тело, солнце жгло плечи и мокрые волосы. Я не сразу заметила широко шагающую Валю в выцветшем розовом платье и без платка. Она что-то крикнула мне издали.

- Что, Валя? А? - не расслышала я.

- Не ви-да-ла моего Баз-лай-чика-а?! - по слогам прокричала она.

- Нет, Ва...

Я осеклась, увидев странную волну, которая выкатилась на дорогу. Многоцветное колышущееся нечто текло в нашу сторону - так, по крайней мере, показалось издали. Потом стало видно: это полчище собак. Тьма, псовое нашествие! Валя уже успела поравняться со мной.

- Что это?

- Собачья свадьба. Отойди, покусают, — сказала она.

Мы отпрянули за кусты дикого шиповника. Собаки приближались. Впереди шла маленькая кудрявая сучка дворовой породы. За ней, шагах в двух, катилась собачья орда - псы всех размеров и мастей, кудлатые, гладкие, огромные, средние, крошечные, и откуда их принесло столько! Сзади всех, порядочно отстав, с трудом ковылял старый Базлай, небольшой гладкошерстный песик, серый с проседью. Спина его при каждом шаге прогибалась, голова тряслась. Казалось, он того гляди упадет.

- Базлайка, миленький! - бросилась к нему Валя, быстро подхватив на руки. - Тебе-то чо тут надо, а?

Песик благодарно лизнул хозяйку в подбородок.

- Вспомнил молодость, - сказала я.

Дорога тянулась вдоль холмов, поросших крупными ромашками, колокольчиками, высоченными алыми свечами иван-чая. Все это поникло от полуденного зноя, пожелтелая трава клонилась к земле. По дороге уплывала собачья волна, исчезая на какой-то тропе за холмами. В другую сторону, к деревне, мимо полуразрушенной шиповалки шла счастливой походкой Валя, баюкая на руках, как ребенка, старенького песика.