Не говори никому. Реальная история сестер, выросших с матерью-убийцей - [17]

«Умереть, – думала она, – это единственный способ положить конец тому, что со мной происходит».

Из своего окна на втором этаже Сэми смотрела на мучения сестры. Она хотела оказаться с ней рядом – спасти Никки она не могла, но пускай бы и ее наказали тоже. Сэми понимала, что по какой-то причине Никки наказывают куда строже, чем ее саму. Ей казалось несправедливым, что Никки терпит такие страдания за те же проступки, за которые Сэми отходили бы ремнем или избили по щекам.

«Помню, как я думала, что это несправедливо и меня должны были наказать так же, – говорила Сэми много лет спустя. – Я знала – что бы она ни натворила, она не заслужила валяния, но с ней сделали именно это. Сделали наши родители, оба».

После наказания, продлившегося, казалось, целую вечность, Шелли затащила Никки в ванную, осыпая ее ругательствами. Отвернула горячий кран и наполнила ванну. Никакой холодной воды. Сплошной кипяток. Никки, несмотря на свою стойкость, все это время рыдала.

– Ты свинья! – выкрикнула мать. – Мойся! И ложись в постель.

Никки до сих пор не может вспомнить, сколько обычно продолжались ее мучения. И сколько раз ее заставляли валяться. Десятки? Сотни? Бывало, что наказание затягивалось дольше обычного. Могло продолжаться двадцать минут, а могло и два часа. Она ползала по грязи в темноте, чувствуя под руками корни кустов, под струями ледяной воды, а мать изрыгала в ее адрес проклятия.

Сестра смотрела сверху, из окна, и слезы текли у нее по лицу.

Со временем Никки стала замечать, что ее положение в семье только ухудшается непонятно почему. В глазах матери она превратилась в ничто. В полный ноль. Младшая сестра каким-то образом сумела найти путь к материнскому сердцу. Сэми тоже регулярно наказывали, но она справлялась с ситуацией лучше. Смирялась с побоями и подлизывалась к матери, говоря ей о своей любви. Это обычно ее и спасало.

«Сэми умела к ней подольститься, – вспоминала Никки. – Могла выкрутиться, переубедить мать. Ее это выручало. К тому же мать не слишком усердствовала с Сэми, потому что у той были друзья и она, вероятно, опасалась, что Сэми однажды все им расскажет. У меня не было того, что было у Сэми, – умения ластиться к ней и школьной компании. Думаю, до меня никому не было дела».

Сэми научилась терпеть и не пытаться избежать наказания, которое обрушилось бы на нее все равно. Никки этого не понимала. Или не хотела понимать. Она сопротивлялась. Продолжала борьбу.

Сэми вспоминала, как один раз мать ударила Никки плеткой. А потом еще и еще, потому что та не смирилась, а дала ей отпор. «Потом Никки бросилась бежать, и мама ее поймала, – говорила Сэми. – Она ее хлестала и хлестала, пока у нее не пошла кровь. Все ягодицы были окровавленные».

Сэми, хоть и была на четыре года младше сестры, сообразила, что, если действовать с матерью заодно, можно избежать части наказаний. Она делала так нечасто, потому что любила Никки, но порой ябедничала родителям на нее. Никки, со своей стороны, не до конца доверяла Сэми, но никогда не желала, чтобы сестру наказывали так же жестоко.

Шелли и правда нравилось иметь кого-то в любимчиках. Бо́льшую часть времени это была Сэми.

Шелли изменила имя Сэми на Сэми-Джо, как у героини Хизер Локлир в «Династии». Позднее Сэми решила, что так она хотела надежнее спрятать дочь от Дэнни Лонга, ее биологического отца, который как раз в то время пытался ее разыскать, но с уверенностью сказать это не могла.

«При рождении тебя назвали Сэми-Джо, – ни с того ни с сего заявила Шелли как-то вечером. – Просто до сегодняшнего дня мы тебя звали по-другому. А теперь будем называть полным именем, как положено».

Никки редко ощущала на себе материнскую любовь, а вот Сэми – и ее игрушечный енот, Крошка, – довольно часто. Шелли закатывала настоящие вечеринки – с тортом, подарками и украшениями – в честь плюшевого зверька, который Дэйв подарил Сэми, когда они еще общались. Она могла даже поехать в «Баскин Роббинс» в Абердине за мороженым, а вечером заталкивала в брюхо зверьку носки мужа и свои старые колготки и клала рядом наполовину съеденный пирог, чтобы Сэми видела, чем Крошка занимался ночью.

«Моя мама могла быть просто чудесной, когда этого хотела», – говорила Сэми.

Глава двенадцатая

Никки так и не смогла точно вспомнить, сколько просидела взаперти в своей спальне в Лаудербек-Хаус. И за что мать решила наказать ее именно так. На дверях не было замков, поэтому Шелли воткнула мясницкий нож в дверной наличник, чтобы дочь не могла выйти. Она делала так всякий раз, когда хотела запереть кого-то из детей.

Шелли сказала Никки, что она уродливая и бестолковая и что должна как следует подумать, почему она такая отвратительная девчонка. И добавила, что на это потребуется время.

– Просидишь, сколько я решу.

Позднее Никки говорила, что провела под замком почти целое лето.

– Я уже перестала считать дни, – вспоминала она.

На самом деле она даже обрадовалась такому заточению – сначала в спальню, а потом в стенной шкаф. Шкаф был тесный, душный, без окон, но ей все равно нравилось в нем сидеть, потому что так она находилась далеко от родителей.

Время от времени она слышала, как из двери выдергивают нож. Створка распахивалась, и она вся напрягалась, но не трусила. Встречала мать лицом к лицу.