Не говори маме - [17]

— Преля — трус. До усрачки боится меня потерять. Ты, наверное, заметила, что он придурок. И ничего, ходит, живой и почти здоровый, хотя то и дело косячит, как с твоим ограблением. Пытается стать своим, но у него ничего не получится, потому что он придурок, и все это знают.

— Тогда зачем ты с ним дружишь?

— Дружу? — выдыхает он вместе с дымом. — Мы не друзья.

— Но… — Разумеется, не друзья. Друзей не заставляют целовать обувь. И все же я не совсем понимаю.

— Он меня забавляет. Вот только за него я не вступился бы так, как за тебя. — С этими словами Джон протягивает руку и словно поправляет за моим ухом несуществующую прядь. Я отвожу взгляд, как поступают люди, тесно прижатые друг к другу в вагоне метро или в лифте, но он берет меня за подбородок и легонько разворачивает к себе. В глаза не смотрит — смотрит на губы.

— Давай не будем.

Он морщится дважды: сначала от моего отказа, затем — от стука в дверь. Колотят так, что даже стены дребезжат.

— Джон! Я знаю, что ты там! Открой!

— Скоро передумаешь, — обещает он, прежде чем встать.

— Давай, измени мое будущее, — бормочу я ему вслед, и во владениях короля Джона появляется еще одна подданная — Вика. Распущенные волосы, за которыми она скрывала свой поцелуй с Джоном, сейчас красиво лежат на белоснежной ткани куртки. При виде меня Вика истерично всхлипывает и, пока я перебираю в уме слова, способные сделать ситуацию не столь отчаянно сериальной, убегает — мелкие камушки, которыми усыпана дорога между гаражами, хрустят все тише.

— Дура, — резюмирует Джон и собирается снова закрыть дверь, но я протискиваюсь мимо него на улицу и уже оттуда — по пустырю одиноко бродит мужчина с собачьим поводком в руке, но без собаки — скороговоркой объясняю про домашнюю уборку, и вообще, спасибо за откровенность, давай, до понедельника.

Вика стоит на дырявом мостике, облокотившись на перила. В отличие от худенькой Стаси, даже при всей ее любви к стразам, Вика заметна издалека — рослая, в сапогах-ботфортах, с распущенными волосами длиной до талии. Духи у нее приторные, не из новинок — похожи на «Нину» от Nina Ricci, первые из серии «яблочных» флакончиков. Сейчас я обошла бы ее десятой дорогой, если бы только знала, где та пролегает. Сама Вика меня не видит, и мне, пожалуй, удалось бы прокрасться мимо незамеченной, если бы не ее вздрагивающие плечи. Но нет, они действительно вздрагивают.

— Мы просто разговаривали. — Я обращаюсь то ли к ее плечам, то ли к самой себе. — Про магию. Смешно.

— Он тебе рассказал? — спрашивает Вика, не оборачиваясь. — Можешь не верить, но это правда. Мы делаем так, что наши желания исполняются. Почти любые, кроме…

— Да не нравится он мне, — убеждаю я теперь уже свои ботинки. — И никто в этом городе. Я вообще не собираюсь здесь задерживаться.

Она оттопыривает большие пальцы и вытирает потекшую тушь, только после этого я вижу ее круглое лицо и замазанную тональным кремом сыпь на щеках.

— Мечтаешь вернуться в Москву?

— Не мечтаю. — Глаза начинает щипать. Я всматриваюсь в ветви деревьев, нависшие над мостом. Никогда не видела столько птичьих гнезд. Пытаюсь их пересчитать, но сразу сбиваюсь. — Точно вернусь. Вопрос времени.

— Два года назад, — хрипло говорит Вика, — умирала моя мама. Тогда Джон научил меня, что надо делать. Было очень страшно, но я пошла и… — Она облизывает и без того обветренные губы. — Спасла ее. Моя мама жива. И мне насрать, веришь ты Джону или нет.

— Насрать так насрать, — соглашаюсь я.

Она снова проводит пальцем под глазами, внимательно изучает его, а потом прячет руки в карманы и отмеряет шагами несколько шатающихся досок, но тут я вспоминаю о важном.

— Вик!

Замирает, смотрит через плечо.

— У тебя случайно нет ненужной одежды?

***

Я возвращаюсь в тот день всякий раз, когда из-за угла дома вдруг показывается еще один дом и на какую-то долю секунды кажется, что между ними нет совсем никакого зазора, хотя на самом деле там помещаются парковка и небольшой магазин, а из чьей-то раскрытой форточки пахнет блинчиками. И под ногами жирная черная слякоть, а небо серое-серое, уже готовое к снегу, как и все мы здесь, внизу, но вместо белых хлопьев на шапки и куртки осыпается мелкая морось.

Он был очень веселым, когда мы прощались: вкусно рассказывал о том, как приедет и сразу же растопит баньку, достанет бочонок пива, подаренный соседом дядей Мишей, и с тем же дядей Мишей разопьет его после парилки. Девчонки, а? Может, передумаете? Но мама второй день страдала от мигрени и лежала с мокрым полотенцем на лбу, а я вообще наведывалась в деревню только летом, да и то ненадолго — не понимаю, как можно получать удовольствие от огорода, комаров и купания в мелком пруду с непрозрачной от ряски водой. К тому же мы с Мартом уже купили билеты в кино и договорились о том, чтобы завтра утром захватить с собой ноутбуки, встретиться на Чистых и готовиться к ЕГЭ в «Розетке и кофе». Мы с мамой смотрели через кухонное окно, как папа выходит из подъезда с небольшой сумкой на плече. Была суббота, три часа дня. Прежде чем сесть в машину, он помахал нам, и мы помахали в ответ. После этого мама ушла в спальню, а я убрала со стола тарелки, из которых мы с папой ели борщ, вымыла их и стала собираться, чтобы поехать в центр на встречу с Мартом. Самый обычный, долгожданный для всех выходной.