Не говори, что у нас ничего нет - [31]

— Прости, мам.

— Ах вы… мужики! — возопила она, когда мимо в пластиковых тапочках прошлепал Летучий Медведь. — Да у вас, наверное, кирпич был вместо матери. Иначе как это вы выросли в эдаких непослушных капиталистических тиранов?

Мальчик уставился на нее снизу вверх, в растерянности разинув рот — он как раз собирался откусить от паровой булочки.

Воробушек исподволь наблюдал, как внимание матери вновь обратилось к побитой жизнью коробке. Она сидела неподвижно, словно желая, чтобы содержимое прочистило горло и само за себя высказалось. Может, там пусто, подумал Воробушек. Большая Матушка протянула было руку за несуществующей чашкой чаю, затем вздохнула, потерла лоб и продолжила разглядывать коробку. Когда Воробушек налил ей свежую чашку чаю, поставив ту рядом с ее безутешной рукой, она подскочила и бросила на него полный ненависти взгляд. Он сел на место. Летучий Медведь затолкал булочку в рот и спешно ретировался.

Когда Воробушек в следующий раз поднял глаза, то увидел, как мать осторожно подтянула коробку к себе поближе, открыла ее и вынула аккуратную стопку тетрадей. Большая Матушка раскрыла первую тетрадь и поднесла ее к здоровому глазу. Она так пристально всматривалась в страницу, что он подумал, что та может даже вдруг самовоспламениться.

— Мам, — сказал он, собравшись со всем возможным мужеством. Здоровый глаз повернулся к нему. — Хочешь, я тебе прочитаю?

— Пошел вон!

Это застало его врасплох настолько, что он выронил карандаш. Воробушек поспешно собрал свои бумаги и убрался из-за стола.

— Нос свой всюду суешь, под ногами путаешься! — проорала она ему вслед.

Воробушек отступил в спальню, где обнаружил хихикавшего Летучего Медведя. Он легонько его шлепнул, и мальчик изящным сальто откатился прочь. Да Шань нелепо стоял посреди комнаты, согнувшись и касаясь голых пальцев ног. Воробушек положил бумаги на кровать и сел у окна в последних лучах солнца — ждать. Когда до него донесся голос матери, звавшей его обратно, он улыбнулся, и братья улыбнулись ему в ответ. Воробушек поднялся, вернулся в кухню и увидел, что мать стискивает кулаки, как едва научившийся ходить ребенок. Он сел рядом с ней. Большая Матушка с горечью протянула ему первую тетрадь. Не дожидаясь указаний, он принялся читать вслух.

Повествование начиналось на середине песни.

Воробушек прочитал:

Как же ты притворяешься, что не видишь

Этого острия, что пронзает тебе сердце?

Если жаждешь того, что вовне тебя,

Никогда не получишь того, что ищешь.

4

— Ма-ли, вернись. Просыпайся.

Во сне я продолжала слушать Книгу записей. Проснувшись, я не могла вспомнить, где я — и даже кто я. Я увидела скользящие по потолку моей спальни отблески; они полностью поглотили мое внимание, бесконечно приближаясь, возвращаясь и все же оставаясь непредсказуемыми.

Снаружи все еще было темно. Ай Мин сидела на краю моей кровати в пальто, которое дала ей мама. Теперь ее лицо округлилось, волосы были как море, и сидя там, она казалась необыкновенно хорошенькой. Я протянула руки и крепко обняла ее за талию. Ай Мин почесала меня по голове. Пахла она вкусно, как печенье.

— Однажды, Ма-ли, мы поедем в Шанхай, и я представлю тебя Большой Матушке Нож.

— Большой Матушке! — вздохнула я. — Она мне голову откусит.

— Только если ты ей понравишься. Поторопись и вставай, пока я не съела весь завтрак.

Я слышала, как открываются и закрываются двери, и шаги мамы и Ай Мин, без труда переходивших не только из комнаты в комнату, но из снов — в мое настоящее. Каково, должно быть, это — гадала я — начинать все заново? Была бы я тем же человеком, если бы проснулась с другим языком и в другом существовании? Потирая глаза, я вылезла из кровати.

Было 16 мая 1991 года. Чемодан Ай Мин, тот самый, с которым она прибыла, поджидал у дивана. В скором времени они с мамой собирались добраться до границы на взятой напрокат машине и въехать в Соединенные Штаты. Пройдя границу, Ай Мин должна была сесть на автобус до Сан-Франциско, где ожидала ее приезда подруга ее матери.

За обеденным столом мама раскладывала по тарелкам гренки на молоке. Я смешала сок из замороженного концентрата, приготовила три бокала и подала его как шампанское.

Ай Мин рассказала нам, что сегодня, впервые за много месяцев, ей вообще ничего не снилось и что этим утром, открыв глаза, она почувствовала мир на душе, словно стояла посреди парка Фусин в Шанхае, в глубоком озере солнечного света. Даже здания вокруг, построенные в самые разные годы и эпохи прошлого, раскачивались, точно тоже состояли лишь из листьев.

Я сказала, что мне снилась граница.

Мама вздохнула.

— Пожалуйста, возьмите меня с собой, — сказала я, хоть и понимала, что тщетно. — А что, если вас бросят в тюрьму? Как вы пошлете мне весточку? Детей в тюрьму не сажают, так что я единственная, кто может вас спасти.

— Давайте надеяться, что до этого не дойдет, — сказала мама.

Какая-то часть меня понимала, что Ай Мин и мама хотели бы видеть это прощание полным надежд, так что я взяла вилку и принялась им подыгрывать. Как страстно мне хотелось быть старше, быть способной играть роль. Мы праздно сидели за завтраком и изобретали игру, в которой надо было чертить в воздухе слова. Ай Мин сказала, что «прибыть» 来 состоит из корня для «дерева» 木 и слов «еще нет» 未: прибытие — это дерево, которое только еще появится. Мама сказала, что в слове «луковица» есть иероглиф 洋 «ян» («бесконечность, заключать в себе множества»), таким образом, луковица — как корень бесконечности. Мне было интересно, почему «бесконечность» состоит из «воды» 氵 и «овцы» 羊, но никто не смог мне объяснить.