Не говори, что лес пустой... - [77]

— Туда, туда, в лес! — кричал он спасенным раненым и селянам, показывая на холм, за который следовало уходить.

В течение получаса перебили почти всех карателей, не меньше двадцати — двадцати пяти. Однако это оказалось только началом боя: едва успели собрать фашистское оружие, как со стороны села донеслись рев многочисленных мотоциклов и пулеметная стрельба. Давлят приказал залечь на гребне холма.

Теперь он не думал о том, что бой может обернуться гибельно для всех, и не соразмерял силы, не подсчитывал боеприпасы. Он думал только о том, как бы уничтожить побольше врагов, и знал, что его бойцы не подведут, будут драться до последней взятой у фашистов гранаты, до последнего патрона, а то и штыком и прикладом, кулаками. Они не отступят, пока он не даст команды, как бы тяжело им ни пришлось.

А пришлось тяжелее тяжелого. Немцев оказалось раза в три больше, чем наших, и у них были пулеметы и два миномета. Но бойцы выстояли, отбив в течение часа две атаки. Третью немцы повели уже в темноте, однако их обстреляли и с тыла, и они вернулись на исходные позиции, как видно, решив подождать до утра.

В те минуты Давлят не сомневался, что немцы были обстреляны с тыла его бойцами, он даже подумал — Климом и Восьмушкой Самеевым, вооруженными ручным пулеметом и автоматом. «Молодцы ребята, догадались!» — мысленно похвалил он и намеревался, вернувшись в лес и уточнив, кто именно догадался, объявить им благодарность перед строем.

Но когда вернулись на место привала, где, уходя в бой, оставили лишь старого Юзефа, его внучку Августину да Иоганна Мюллера, пленного немца-танкиста, а теперь были и женщины и дети, Давлят, как, впрочем, и все бойцы, почувствовал такую усталость, что едва успел вымолвить: «Отдыхать», — и замертво повалился на влажную, теплую землю.

Разбудил его Петя Семенов.

— Светает, — сказал он, тронув Давлята за плечо правой рукой; левая покоилась на ремне, использованном как перевязь.

Давлят открыл глаза и сел. Гимнастерка и брюки на нем отсырели, он зябко повел плечами. Петя принес шинель.

— Спасибо, — сказал Давлят и, завернувшись в шинель, обвел взором полянку, на которой в зыбком предутреннем свете смутно угадывались фигуры спящих людей. — Все наши здесь?

— Кто живой — здесь, — глухо ответил Петя.

Давлят промолчал. Да, потери вчера понесли большие, но другого выхода, кроме как ввязаться в бой, не было. Они не имели права пройти мимо.

— Где спасенные?

— Отряд дзеда Юзефа? — вдруг улыбнулся Петя.

— Какой еще отряд? — изумился Давлят.

Петя рассказал, что дзед Юзеф не усидел на поляне. Привязав пленного немца к дереву и наказав внучке не спускать с него глаз, старик выбрался на лесную опушку, к кустарнику, где повстречал спасенных. Он стал объяснять им, куда идти, но в это время немцы снова поперли в атаку, и один из спасенных раненых, сам командир, предложил всем, кто может, вернуться и вступить в бой. Старый Юзеф пошел с ними.

— Подожди, подожди, в какой бой? — спросил Давлят. — У них же тупого ножа не было, не то что оружия!

— А дзед Юзеф сказывал, что вооружились немецкими, — ответил Петя. — Разжились у побитых мотоциклистов. Дзед вывел свой отряд левее лощины, позади немцев — так будто присоветовал командир, который был при нем… — Петя улыбнулся. — Словом, вовремя пришли нам на помощь.

«Так вот, значит, кто догадался ударить немцам в хвост и выручил нас!» — подумал Давлят. Он спросил:

— Где тот командир?

— Убит, — сказал Петя.

— А дзед?

Все бойцы называли старого Юзефа дзедом, на белорусский лад, по примеру Августины, но Давлят назвал так впервые и сам не заметил.

Петя кивком показал за деревья:

— Там они все.

Давлят пошел туда, на ходу несколькими резкими движениями разогнав кровь по телу. Петя последовал за ним.

Четверо военных в грязных бинтах и трое гражданских в изорванных рубахах и штанах лежали, тесно прижавшись друг к другу, возле старого Юзефа, который сидел, прислонившись к дереву, с охотничьей двустволкой на коленях. Позади него спали Августина и несколько детишек, укрытые пиджаками и шинелями.

— «Лежите, — сказал Давлят зашевелившимся при его появлении людям и сам опустился рядом с Юзефом. Вглядываясь в серые лица, спросил: — Вроде бы вас было больше?

— Больше, товарищ лейтенант, — отозвался невысокий худой человек в штатской белой сорочке, разорванной на груди и без одного рукава. — Больше почти в три раза, все полегли…

— Были и женщины, — не то спросил, не то ответил Давлят после короткого молчания.

— Были, — сказал все тот же худой. — Двух убили, были с нами, три не выдержали, вернулись разведать село.

— Придут?

— Одна оставила мальца…

Снова воцарилось напряженное молчание. Вконец развиднелось. Утро обещало быть тихим и ясным. На траве блестела роса. Давлят посмотрел на тяжелые, узловатые руки худого и перевел глаза на старого Юзефа.

— Это секретарь партийной организации здешнего колхоза Микола Гуреевич, — кивнул старик на худого и прибавил: — Советует, пан офицер, дальше на восток не идти. Германец, говорит, уже далеко впереди.

— Ну и что? — закипая, спросил Давлят. — Прятаться, как звери, в лесу — это, что ли, вы предлагаете?

— Нет, зачем же прятаться? — спокойно ответил Гуреевич, выдерживая негодующий взгляд Давлята. — Согласно директиве местных партийно-советских органов вы вольетесь в какую-нибудь группу Сопротивления.