Не Евангелие - [5]
2.4 Шопенгауэр и Смит
Второй вариант внутреннего импульса опирается на предположение, что в природе человека есть свойства, которые сами по себе побуждают его к альтруизму.
Философы, например, Смит и Шопенгауэр, такими свойствами считают сострадание и сочувствие, что, в общем-то, одно и тоже. Соловьев в качестве побудительного мотива к альтруизму рассматривает жалость, которая, по-моему, всего лишь другое название сочувствия и сострадания.
Но может ли сострадание, сочувствие или жалость принудить человека выступить, например, против сильного на стороне слабого?
И Смит, и Шопенгауэр справедливо говорят, что сострадание и сочувствие вызывает желание помочь несчастному, и думают, что одного этого желания достаточно, чтобы приневолить человека к нравственной деятельности. Ни тому, ни другому даже не приходит в голову, что именно сострадание этому и препятствует.
Шопенгауэр, вообще говоря, плохо себе представлял, каким образом страдание одного человека становится состраданием другого, и называл это явление великим таинством этики.
«Процесс этот, — пишет он, — достоин удивления, даже полон тайны».
На самом деле все тут не так таинственно, как кажется Шопенгауэру.
Смит исследовал феномен сочувствия глубже, и, между прочим, говорит, что «симпатия рождается в нас гораздо менее созерцанием страстей, нежели созерцанием ситуации, их возбуждающей».
Это значит, когда один человек сострадает другому, речь идет о том, что они, если не одинаково, то очень похоже переживают одну и ту же ситуацию. Только один уже находится в этой ситуации и страдает, а другой боится оказаться в такой же ситуации и испытывает тревогу перед вероятной опасностью.
«В несчастье и страданиях другого, — пишет Ницше, — заключается указание и на некоторую опасность для нас».
И получается, что из-за того же, из-за чего страдающий человек не может помочь сам себе, сострадающий не может помочь тому, кто вызывает его сострадание. Его останавливает тот же страх перед опасной ситуацией, который связывает руки тому, кто в ней оказался.
Именно это имеет в виду Ницше, когда говорит, что сострадание «парализует человека во все решающие моменты и связывает его готовую к помощи чуткую руку».
Вот почему, сострадание нередко переходит, если не в ненависть, то в раздражение против несчастного. Чужое страдание бросает вызов нашему самолюбию, и если нам не хватает мужества постоять за слабого, нас раздражает, что он впутался в нехорошую историю и, ожидая помощи, втягивает в эту историю и нас.
2.5 Гамильтон
Последнюю попытку объяснить, почему одни люди могут жертвовать собой ради других, предпринял эволюционный генетик Гамильтон.
При всем притом, что эта теория стоит на переднем крае науки, по духу она близка христианской идее нравственности. Расставаясь с жизнью в мире дольнем, альтруист Гамильтона приобретает жизнь вечную.
Природе, по теории Гамильтона, нет дела до самих животных. Ведь рано или поздно они все равно умрут.
«Единственный потенциально бессмертный органический субъект — это ген, — пишет Роберт Райт. — Таким образом, вопрос состоит не в том, как путешествуют во времени индивиды. Вопрос в том, как путешествуют во времени гены индивидов».
Естественный отбор заботится не о нас, а об информации, которая содержится в наших половых клетках. И как раз поэтому альтруизм Гамильтона распространяется только на родственников. К тому же не на всех одинаково.
Родные братья и сестры по законам генетики имеют половину одинаковых генов. И каждый из них скорее пожертвует собой ради брата или сестры, чем ради своего племянника, дяди или тети, с которыми у него только четверть общих генов.
Двоюродные братья и сестры имеют еще меньше шансов получить от альтруиста бескорыстную помощь. У них одинаковых генов с альтруистом еще меньше.
Самые идеальные альтруисты, по словам Райта, это клетки плесени, потому что они воспроизводятся асексуально, и у двух разных клеток совершенно одинаковые гены.
Вообще говоря, сторонники Гамильтона заходят так далеко, что приписывают склонность жить для других, тварям, которые не подозревают даже о собственном существовании.
Выше человека в этом смысле ставят, например, слизневые грибы. Это одноклеточные организмы, похожие на амеб и обитающие в навозе. Когда наступает голод, сообщают авторы открытия, эти существа сползаются в многоклеточное тело, похожее на гриб. Клетки, образующие ножку, обречены на отмирание. И кому стать ножкой, клетки выбирают сами.
Самоотверженные клетки даже хлопочут о собственных похоронах, чтобы и тут никого не побеспокоить.
«Принимая роковое решение, — рассказывают сторонники Гамильтона, — клетка заблаговременно сама готовит себя к погребению: вызывает «ритуальных агентов», роль которых исполняют макрофаги или соседние клетки», из тех, что добровольно записались в альтруисты.
Правда, все это фантазии биологов, которые принимают теорию Гамильтона за пятое Евангелие.
Слизневые грибы, это не единственные клетки, которым приходится уступать друг другу место под солнцем. Но происходит это не по их доброй воле.
В каждом организме клеток сначала образуется больше, чем нужно, и часть их обязательно погибает.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
Жизнь — это миф между прошлым мифом и будущим. Внутри мифа существует не только человек, но и окружающие его вещи, а также планеты, звезды, галактики и вся вселенная. Все мы находимся во вселенском мифе, созданным творцом. Человек благодаря своему разуму и воображению может творить собственные мифы, но многие из них плохо сочетаются с вселенским мифом. Дисгармоничными мифами насыщено все информационное пространство вокруг современного человека, в результате у людей накапливается множество проблем.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.