Не ее дочь - [10]

– Пап… Папа?

Я испугалась, сама не знаю, почему. Но точно поняла – что-то в доме изменилось.

Он повернулся так, словно его тело состоит из засыхающего цемента, и посмотрел на меня. Взгляд был остекленевшим и затравленным.

– Где Элейн?

Я задавала этот вопрос вчера вечером, но сейчас он приобрел совершенно другое значение.

– Она ушла, – прохрипел он, и я ждала объяснений.

– Куда? Снова ушла с друзьями?

И тут отец завыл – зарыдал, схватив меня за плечи, и притянул к себе, стиснув с такой силой, что я испугалась, как бы он чего не сломал. Но не посмела вырваться.

– Боже, боже мой, Сара. Боже мой! Что мне теперь делать? Как жить без нее?

Он сказал «мне», не «нам», словно вообще не брал меня в расчет. Я была вычеркнута, потому что именно я была причиной ухода мамы. Он этого не озвучил, но с того дня я всегда чувствовала. Дело во мне. Дело всегда было во мне. Он бы отказался от меня ради нее, и мы оба это знали.

Я дождалась, когда он перестанет плакать, и отстранилась.

– Почему ты решил, что она ушла, папочка? Может, она просто осталась с друзьями?

Он взял меня за руку и затряс головой, как безумец, а потом затолкал меня в их спальню.

– Вот. Смотри.

Я оглядела комнату – кровать, комод – в поисках каких-либо намеков.

– И что?

– Вот тут! И тут! В шкафу, в ванной, в машине! Ничего нет. Она взяла все, что могла унести. Не знаю, приходила она ночью или нет. Я… Я спал. Спал! Не могу поверить, что это и в самом деле происходит!

Я развернулась в поисках ответов и подошла к шкафу. Они делили один на двоих, и мать заняла две трети. Почти все ее обтянутые плюшем вешалки были заняты, лишь некоторые пусты, а на отцовских стандартных проволочных плечиках висели рубашки и футболки. Я закрыла шкаф и пошла в ванную осмотреть ее ящики. Косметика и духи пропали, как и украшения. Запас сигарет, чулки, туфли на высоких каблуках… Я побежала в гараж и споткнулась, содрав кожу с пятки. Я села, схватившись за ногу и сдерживая крик. Нужно быть собранной ради отца. Я опустила взгляд на предмет, о который споткнулась. Это было любимое материнское ожерелье – ключ на тонкой серебряной цепочке.

Моя мать обожала свои вещи, и в ее отсутствие я складывала в кучку ее самые любимые: тюбики губной помады, туфли на шпильках, подвески, шарфы. Я целыми днями играла с ними, впечатывая в них свою ДНК, а потом аккуратно клала вещи на место, чтобы никто не догадался, что я к ним притрагивалась. Мне просто хотелось узнать ту женщину, которую я вроде бы уже должна была хорошо знать, но не знала. Хотелось желать того же, чего желала она.

Отец расстроился бы, увидев ее любимое украшение валяющимся на полу. Я жадно выхватила ожерелье из щели между половицами и сунула в карман пижамы. Мама не позволяла мне его трогать, и я не могла дождаться, когда уже смогу его надеть.

Я вышла на улицу и заметила старое масляное пятно от ее «жука». Машина исчезла. Мама забрала свои самые любимые вещи. Может, она оставила записку?

Я села на ступеньки, и в голове постепенно сложились кусочки мозаики.

Мама забрала вещи. А вчера сделала мне оладьи. Она поцеловала меня – дважды! И вечером ушла как ни в чем не бывало. Но так и не вернулась, и теперь отец считает, что она его бросила и уже не вернется.

Я воткнула ключ из ожерелья в землю и нарисовала кошачью мордочку, домик, рожок мороженого и звезду. Стояла жара, даже ранним августовским утром солнце жгло немилосердно, и я стала размышлять, что все это значит.

Неужели она никогда не вернется? Мы больше не будем свидетелями перемен настроения, не будем бояться, не понимая, какую свою сторону она покажет сегодня? Я закрыла рот руками и сдавленно вскрикнула. Потом встала с крыльца и начала бегать вдоль стены дома, улыбаясь до ушей, так что даже заныли щеки. Я чувствовала такую легкость, как никогда прежде.

Источник моих проблем исчез. Я молилась о том, чтобы она оставалась милой, а вместо этого вселенная уничтожила корень проблемы, оказала мне куда большую любезность, избавив от матери. Больше не придется угождать такому непредсказуемому человеку. Не придется испытывать на себе перемены ее настроения и прикладывать пакеты со льдом на ссадины или искать оправдания для ее странных и жестоких выходок. Отец сможет спокойно жить дальше. И стать счастливым. Без нее мы будем счастливы.

Я упала навзничь на покрытую росой траву, раскинув руки в стороны и изображая ангела – за подобную глупость я получила бы тонну насмешек от матери, если ей случилось бы находиться рядом, но теперь я медленно двигала руками вверх и вниз, вверх и вниз, словно могу покинуть тело и взлететь на небеса, чтобы лично поблагодарить ангелов.

во время

Она не спит. Глаза широко открыты, словно веки приклеили скотчем. Она быстро моргает, когда за окнами мелькают фары других машин. Я не могу толком объяснить, куда мы едем и зачем. Просто прошу ее потерпеть. Подождать.

Оказавшись в нескольких часах езды от Портленда, я постепенно расслабляюсь. Нахожу «Уолмарт», в котором столько раз бывала, и пока мы паркуемся между двумя внедорожниками, готовлюсь к тому, что мне предстоит сказать. Поворачиваюсь к заднему сиденью. Она так напряжена, что я буквально физически чувствую ее нервозность. И хотя окна «Тахо» тонированы, я пытаюсь высмотреть, не увидел ли кто, что она сидит не в детском кресле. Ее нижняя губа дрожит. А лицо сморщивается, и мне всем сердцем хочется ее обнять, но я боюсь, что она закричит.