Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [16]

Хотя я и попросила помочь мне, за то короткое время, что мы были с Карен, она не сказала мне ничего, что могло бы успокоить, подбодрить или просветить меня — наоборот, она напугала меня до смерти.

«Элин, встань, пожалуйста в угол», — сказала она на нашей первой встрече.

Озадаченная, я посмотрела на угол и потом на нее; меня что, за что-то наказывают? «Прошу прощения?».…

«Да-да, иди туда и встань в угол. Затем я хочу, чтобы ты сосредоточилась на своих чувствах, что ты испытываешь прямо сейчас. Когда ты будешь готова, прокричи их. Просто кричи изо всех сил».

Я не могла себе представить, что, черт побери, она имеет в виду? Кричать в углу? Да ни за что. Я ее не знаю, она меня не знает. Я даже не уверена, доверяю ли я ей; откуда я знаю, не перескажет ли она все мои слова моим родителям.

«Ну, э… — начала запинаться я. — Я не могу этого сделать. Извините, но я… Может, мы просто сядем и поговорит о тех трудностях, что я испытываю, о том, что я не могу сосредоточиться? Может, вы дадите мне пару советов, идей, как мне организовать мою умственную работу?»

Карен терпеливо попыталась убедить меня изменить мое мнение, объясняя, что это был подход, который она с успехом использовала в прошлом. Правда, я должна это попробовать, просто минуту-другую.

«Нет, — сказала я непреклонно. — Я не могу».

Вернувшись домой после второй, такой же бестолковой встречи (тем не менее, назначив третью), я была вынуждена дать нечто вроде краткого отчета моим родителям. Чувствовала ли я себя лучше? Не особенно. Дала ли она мне какие-либо упражнения или новый распорядок дня, которые могут помочь разрешить проблемы с моими занятиями? Нет, не дала. Думаю ли я, что она сможет помочь в недалеком будущем? Я не знала. Может быть после следующей встречи или двух мы сможем разобраться, как мне все это наладить. Наладить меня. Я чувствовала растущую тревогу моих родителей из-за того, что не было ясного разрешения этой сложной ситуации.

Также я знала и чувствовала себя неловко за то, что это стоит им денег, и что чем дальше, тем больше. И какой в этом смысл? Кроме того, я чувствовала себя выставленной напоказ, и мне это не доставляло никакого удовольствия — казалось, что единственной темой для обсуждения за утренним кофе и вечером за ужином была работа моего сознания. Поэтому на третьей встрече с Карен я сказала, что это будет нашей последней встречей.

«С чего бы это?» — спросила она.

«Мои родители расстроены, что мы не смогли с этим разобраться, — сказала я, и что вы не предложили никакого плана действий. Кроме того, это стоит им слишком дорого». Я собралась с духом, чтобы ответить на ее возражения, но их не последовало.

«Ну хорошо, — сказала она спокойно. — Мы не будем продолжать. Но вот что я думаю — тебе нужна помощь. И я просто хочу, чтобы ты знала, что когда ты будешь готова ее принять, ты должна будешь придти ко мне».

В замешательстве, я поблагодарила ее и быстро вышла из кабинета. Мне тогда не пришло в голову (и если это пришло в голову Карен, то она об этом не сказала), что я больше позаботилась о своих родителях, чем о себе.

* * *

В конце лета я оставила Майями и направилась обратно в Вандербильт на второй курс. Я была очень рада оказаться там, встретить тех, с кем я подружилась в прошлом году и опять почувствовать радость от возвращения в интеллектуальную жизнь. Я обнаружила, что библиотека работает в субботу и воскресенье, и углубилась в мир книг. К сожалению, отношения с Питером подошли к концу. Тем не менее, мне уже хватало уверенности в себе, чтобы ходить на свидания и делать это непринужденнее, чем раньше.

Поскольку я стала проходить курсы программы магистратуры, я вскоре подружилась с несколькими студентами оттуда, которые старше меня всего лишь на три или четыре года. Они мне больше подходили и приняли меня такой, какая я есть — со всеми моими странностями и недостатками. Так я познакомилась поближе с Кении Коллинзом, который был моим преподавателем английского языка на первом курсе и писал кандидатскую диссертацию по английской литературе.

Кении был на восемь лет меня старше. Он был родом из маленького городка в штате Теннеси, как он говорил «с населением в сто восемьдесят четыре с половиной человека». Он женился на своей университетской возлюбленной, Маржи, которая была более замкнутой, чем Кении, но милой и доброжелательной. Вместе они представляли для меня картину той жизни, которую я воображала для себя в будущем — два человека, очень заботящихся друг о друге, живущих в квартире, заполненной книгами и музыкой, окруженных людьми, ценящими интеллектуальные усилия и достижения. У Кении были элегантные манеры истинного южанина (хотя его южный акцент почти не был заметен), но он мог быть жестким и требовательным в зависимости от обстоятельств. Он был тем типом учителя, который многого ожидает от своих студентов не только потому, что очень заботится о них, но также и потому, что относится с уважением и любовью к своему предмету. Трудолюбивый и невероятно умный, он требовал от своих научных трудов того же, чего и от своих студентов, и так же, как и я, проводил большую часть рабочего времени в библиотеке.