Не будите спящую принцессу - [35]

— Почему именно Штюккера? — уточнил Вассерсуп.

— Именно выстрел Штюккера положил начало цепи роковых событий. Возможно, он исполнял то, что должен был сделать Хардкор. В Киндергартене нередки драки между горожанами и лесорубами. Вероятно, имела место ссора между Броско и Хардкором. Итак, четыре преступления — четыре преступника. Но каждый исполнял партию другого.

— А как же пророчество Похарея?

— Значит, дело закрыто?

Суперстаар и Пулькер задали свои вопросы одновременно, и ван Штанген досадливо мотнул головой.

— Всему своя очередь, господа. Я сказал вам, что раскрыл тайну. Но закрыто ли дело? Нет. Я весьма сомневаюсь, чтоб кто-нибудь из арестованных мог измыслить такой план и привлечь к нему исполнителей. Глава заговора должен быть человеком умным, образованным, решительным и обладающим организаторскими способностями. Что же мы видим? Доктор Обструкций — интеллектуал, но он слабоволен и труслив. Ферфлюхтер, как всякий удачливый предприниматель, организаторскими способностями обладает, но должного образования не получил. Хардкор силен и решителен, но во всем прочем — полный тупица. Что ж говорить о Штюккере, который на жизненном пути не пошел дальше ремесла сапожника? Следовательно, истинный глава заговора все еще на свободе.

— У вас есть кто-нибудь на подозрении? — Вассерсуп откашлялся.

— Да, — скромно отвечал ван Штанген. — Четверо.

Воцарилась тишина. Присутствующие напряженно подсчитывали, сколько человек находится в комнате.

— Вот именно, — подтвердил ван Штанген. — Вы все входите в число подозреваемых. — Он придвинул стул, сел и повернулся ко мне. — Признаюсь, вас я поначалу поставил в список подозреваемых под номером первым...

— Ну, естественно, опять бабы во всем виноваты...

Он пропустил мое замечание мимо ушей.

— Слишком уж велик был соблазн. Вы имеете нехарактерные для вашего пола навыки и привычки. По видимости служа закону, вы постоянно его нарушаете. Вы не теряетесь в сложных обстоятельствах — это я наблюдал лично. И, что особенно важно, преступления в Киндергартене начались после вашего приезда. Причем не сразу, а по прошествии срока, достаточного для того, чтобы выработать изощренный план...

— Если я все это придумывала, зачем мне было помогать захватывать Харди, рискуя своей шеей?

— Отыгранные фигуры сбрасывают с доски, неправда ли? А шеей и прочими частями тела, если Хардкор был вашим сообщником, вы ничуть не рисковали.

— И огонь, в который я перед этим лезла, тоже был моим сообщником? К сведению: меня называют Этелинда, а не Саламандра.

— О, вы вполне способны рискнуть, чтобы войти в доверие к следственной бригаде и получать сведения из первых рук. Оттого вы и стремились сблизиться с моими приставами — хотя бы путем совместного распития аквавиты. Оттого вы и последовали за мной к месту наводнения. И если ради этой цели вы не побоялись войти в огонь, то пожертвовать болваном Хардкором для вас — раз плюнуть. Но...

К его манере делать многозначительные паузы я уже успела привыкнуть.

— ...поразмыслив, я пришел к выводу, что многое из вышеизложенного свидетельствует о вашей невиновности. Все арестованные — мужчины. Сомнительно, чтоб целое сообщество мужчин подчинялось женщине. Да и характер ваш... Вы — особа решительная, поступки ваши доказывают, что живете вы чувствами, не головой. Следуете порыву, а не расчету. А ваши пируэты вокруг приставов объясняются не тонким коварством, а извечной женской тоской по сильному мужскому плечу. Вы не соблюдаете правил, оттого что не в силах их соблюдать. Какой там организаторский талант! Вы себя-то не можете подчинить дисциплине, не то, что других...

— Неправда! — оскорбилась я. — У меня есть понятие о дисциплине! Я целый воинский устав наизусть знаю!

Это соответствовало истине. В библиотеке МГБ мне как-то в руки попалась «Памятка молодого бойца Ералашалаимской армии», где устав этой армии и содержался. В нем было всего три пункта:

«1. Не учить жизни старших по званию.

2. Не отвечать вопросом на приказ.

3. Не размахивать руками!»

— Одним словом, пусть подозрения с вас и не сняты окончательно, на роль главного подозреваемого имеется гораздо лучшая кандидатура. — Ван Штанген резко повернулся: — Это вы, преподобный Суперстаар!

Ректор едва не поперхнулся.

— Почему? Как? Ведь я... ведь мне...

— Знаю, что вы хотите сказать. Вы выглядите едва ли не самым пострадавшим в результате последних событий — из тех, кто остался жив. Ваш храм сгорел, вы сами героически проявили себя на пожаре. Однако посмотрим правде в глаза. Церковь Присноблаженного Фогеля давно обветшала, и вы много лет безуспешно добивались от городского совета денег на ремонт. Теперь же местные власти вынуждены выделить вам средства, и в совокупности с той суммой, которую оставил вам по завещанию советник Шнауцер, их будет достаточно, чтобы выстроить новый храм. К тому же главная его святыня — образ Трудного Детства чудесным образом спасся. Это привлечет толпы поклонников, и принесет храму — и вам заодно — невиданные прежде богатства. Кстати, о невиданном. Никто ведь не видел, как именно спасли вы образ. Милиса побежала с вами только во второй раз, за архивами. Не значит ли это, что, зная о готовящемся поджоге, вы заранее перенесли образ поближе к выходу? Однако во второй раз вы действительно бросились в огонь — ведь рядом была свидетельница. Из чего следует, что вы отважны, умны и хладнокровны. Как священнослужитель, вы обладаете влиянием на людей и умеете использовать их в своих целях. Да и образованы вы лучше, чем кто-либо в Киндергартене. Если кто и отвечает всем требованиям, необходимым главе заговора, так это именно вы, ректор. К тому же который день вы пытаетесь внушить мне, что события в городе соответствуют высказываниям пророка Похарея. Подверстать преступления к пророчествам о конце света и убедить в этом окружающих — такое в первую очередь придет в голову именно священнику. Впрочем, не будь меня здесь, вы обошлись бы без всяких пророчеств. Ведь до моего появления в Киндергартене ни о каком конце света речи не было, верно? Но тут приехал я, а остановиться вы уже не могли... тогда и пророк Похарея пошел в дело.