Не боюсь Синей Бороды - [141]

Кажется, иногда Комиссар куда-то уходил и потом возвращался, свежий и веселый. За время допроса он два раза поменял рубашку и один раз пиджак. Иногда он клал на стол ноги в щегольских вишневых ботинках с золотыми носами. Комиссар все время задавал один и тот же вопрос: когда они с Хэвенсоном объединились в преступную организацию с целью расхищения газолийской казны?

Бухгалтеру страшно мешал свет, с трудом шевеля распухшими губами, он просил выключить его. Комиссар шутил с конвоирами, а когда Бухгалтер впадал в забытье, вися у них на руках, то рассказывал о газолийке из восточной провинции, у которой все было свое, натуральное, и губы и сиськи, не то, что у силиконовых баблоградок. Бухгалтер бормотал, что все это недоразумение и что Великий Зодчий во всем разберется. Он слышал звон стаканов, где-то совсем рядом струилась вода, как в их речке. Больше, чем пить, ему хотелось нырнуть сейчас в эту чистую, прохладную воду, голым, как они в жаркую погоду на даче прыгали в нее ночью, несясь по влажной траве к пустому берегу. Иногда его тыкали в бок, приводя в чувство, чтобы Комиссар мог продолжить допрос. Когда Бухгалтер стал бредить, ему приложили к губам бутылку с водой, и после нескольких глотков поволокли в камеру. Там его бросили на пол, швырнули рядом бутылку, после чего дверь захлопнулась с железным грохотом.

Потом был второй допрос, на котором Комиссар, хотя по-прежнему тыкал, но держался вежливее. Он даже успокоил Бухгалтера, сказав, что его жена в курсе и умоляет его признать свою вину и подписать все бумаги.

– Вот тебе и курица не птица, а баба не человек, – со значением произнес Комиссар. – Повезло тебе с женой. Ну что, будем подписывать?

– Сначала хочу лично переговорить с ней, – ответил Бухгалтер.

– Не доверяешь, значит? – спросил Комиссар, изображая на лице сожаление. – Не положено, ввиду госбезопасности. Вдруг передашь супруге закодированную информацию? А враг не дремлет.

– В чем моя вина?

– А вот это уже другой разговор, – ответил Комиссар, как будто ждал именно этого вопроса. – Мы тут с товарищами посовещались, проанализировали все данные, допросили важных свидетелей и пришли к очень интересным для тебя выводам. Короче, Бухгалтер, не будь дураком, бери, пока дают, реально…

Комиссар махнул конвоирам, чтобы вышли, вытащил из ящика лист бумаги, и, помахав им перед носом Бухгалтера, сунул ему в руки.

– Читай и шевели мозгами.

Потом он подмигнул ему, как сообщнику, с одного раза ровненько сел под портретом Великого Зодчего, и, пока Бухгалтер стоя – сесть ему не разрешили – стал читать, заговорил.

– А реально, Бухгалтер, так, мы ж всё понимаем – и про тебя, и про Хэвенсона, и про «Бельведер Компани»… У нас работа такая – понимать и… – Комиссар выдержал паузу, – …прощать, да-да, прощать. Ты, я вижу, этого не ожидал, но это именно так, прощение – это очень, я повторяю, очень значительная часть нашей работы. Я бы даже сказал, что вся наша работа, газолийская по содержанию и беспощадная по форме, зиждется на самом прекрасном достижении газолийской государственности – прощении и высочайшей милости. А реально, милосердии. Ведь милосердие и беспощадность – это две стороны одной медали. А по-нашенскому, так это и есть та самая знаменитая газолийская диалектика борьбы и единства противоположностей, которой завидует весь мир. Зависть же, Бухгалтер, как ты знаешь, плодородная почва для самых гнусных планов врагов Газолии. Именно она побудила Сэма Хэвенсона создать преступную организацию и втянуть в нее тебя. Но вернемся к газолийской диалектике, руководящему принципу, по которому мы оцениваем и строим действительность. В ее свете на твой поступок можно посмотреть с двух сторон. То есть с точки зрения беспощадной борьбы с врагом и с точки зрения милосердия, которую тебе в данный момент и предоставляют товарищи как знак их высочайшего доверия. Тебе ведь, как настоящему, чистому газолийцу, и в голову не могло прийти, что Хэвенсон задумал посягнуть на газолийскую казну, и поэтому…

Тут Бухгалтер как раз кончил читать и посмотрел на Комиссара.

– Да тут всё вранье.

Комиссар усмехнулся:

– Прямо-таки всё?

– От первого до последнего слова. Хотя нет, первые два слова – «Я, Бухгалтер» – это чистейшая правда.

На лице Комиссара не произошло никакого движения, он просто продолжал смотреть на Бухгалтера выпуклыми, синими глазами.

– Тут написано, что Хэвенсон через подставных лиц переписал на свое имя пять фирм и подал заявление о неправомерно выплаченных налогах, а получив их, положил себе в карман. Обо мне тут вообще ни слова.

– Так ты ж его бухгалтер, да еще и самый умный в «Манцетти», вот поэтому и раскусил все его махинации, – сказал Комиссар. – Я тебя предупредил, не будь дураком. Повторяю еще раз, товарищи оказали тебе большое доверие, применив к твоему делу именно вторую часть диалектики. Реально – такая честь в Газолии, а конкретно здесь, под Баблоградом, перепадает не каждому.

– Если я подпишу эту бумагу, Хэвенсон пропал. Его бросят в тюрьму, а «Бельведер Компани» разберут на части и конфискуют.

Комиссар пожал плечами:

– Ну вот и выбирай, ты или он.