Не беспокоить - [3]

— На сей раз в левом наружном кармане, Листер.

— Благодарю вас, сэр, — говорит, ретируясь, Листер.

Он снова закрывает дверь и через весь овальный холл идет к другой двери. Отворяет ее, вешает белую норку на одну из вешалок, выстроенных в готовный ряд. Затем Листер ощупывает левый наружный карман манто, вытаскивает пухлый, узкий коричневый конверт, указательным пальцем поддевает пачку банкнот, на глаз прикидывает, заталкивает обратно и сует конверт в собственный карман где-то под белой курткой, на уровне сердца. Листер смотрится в зеркало над раковиной, отводит взгляд. Делает опрятный ряд свежих полотенец, помеченных литерой К с гербом, еще опрятней и выходит из гардеробной.

Остальные слуги смолкают, когда входит Листер.

— Номер первый, — говорит Листер. — Надо сказать, с большой опаской шел навстречу смерти.

— Все это секс, — размышляет Элоиз.

Листер морщится:

— Запрещенное слово. Чтобы больше я от вас его не слышал.

— Получается, Виктор Пассера там ждет в библиотеке, — вздыхает Элоиз.

— Прекрасный принц. — Элинор разглядывает морковный сок, который приготовила с помощью блендера.

— Ни разу с ним не переспала, — объявляет Элоиз, — хотя имела шанец.

— Кто бы не имел? — бросает Пабло.

— За себя говори, — замечает Кловис.

— Поменьше слов, — приказывает Листер.

— Виктор Пассера не папочка, нет, — говорит Элоиз.

— Он вообще не по этому делу, — говорит Пабло.

— Ты, кстати, в курсе, — спрашивает Элинор племянника, — что две дамы ждут во дворе, в машине, которая доставила к нам гостя?

Листер кидает взгляд на окно, однако же идет к стенному шкафу. Осторожно, одну за другой вытаскивает бутылки-банки со всяческими заготовками: джин на тмине, ананас в анисовке, вишню в коньяке, джемы всех сортов; одни явно закатаны по-домашнему, другие, судя по формам и наклейкам, прибыли аж из магазина Фортнума и Мэйсона в Лондоне, от Джорджа в Нью-Йорке. Все это Листер бережно сгружает на буфет с помощью Элинор, тогда как остальные за ними наблюдают в траурном, очевидно, приличном случаю, молчании. Листер снимает высвобожденную полку. В стене за шкафом — сейф, и Листер медленно, торжественно открывает замок, но дверцу пока не трогает. Он требует самопишущее перо и в ожидании, когда Адриан, подручный повара, его доставит, вынимает из внутреннего кармана конверт и на глазах у всех пересчитывает банкноты.

— Мелочевка, — замечает он, — в сравнении с тем, что еще будет или уже было, — это смотря по тому, придерживаться ли философии временного или вечного. В сущности, они уже умерли, несмотря на тот банальный факт, что некоему событию этой ночи еще дано свершиться.

— Листер сегодня в ударе, — говорит Кловис. Он бросил свой контракт и присоединился к остальным. Меж тем Адриан вернулся и протягивает Листеру обыкновенную шариковую ручку.

Наверху хлопают ставни.

— Сегодня сильный ветер, — говорит Листер. — Боюсь, мы не услышим выстрелов.

Он берет ручку, помечает на конверте сумму, ставит дату. Затем широко распахивает сейф, аккуратно заполненный конвертами и ящичками — металлическими, кожаными. Помещает новый пакет среди прочих, запирает сейф, водружает на место полку и, с помощью Элинор и Элоиз, в прежнем порядке расставляет банки и бутылки. Спрыгивает со стула, передает стул Адриану, а сам идет к окну.

— Да, — он говорит, — две дамочки ждут-пождут в машине. Спокойной ночи, дамочки. Спокойной ночи, милые, милые дамочки.

— А чего они вбок свернули, ждали бы себе на въезде, а? — спрашивает Элоиз.

— Ответ таков: они свое место знают, — толкует Листер. — У них достало смелости проводить своего родственника по его делу, но в распоследнюю минутку им недостало вкуса, который только и мог бы его спасти. Приедет барон, их не увидит, не спросит. И так же точно баронесса. И толку никакого от всех от их мильонов.

— Да на одно на то, что тут напихано, — Элоиз не может отвести глаз от запертого стенного шкафа, скрывающего сейф с сокровищами, — мы бы запросто отель «Монтрё Палас» купили.

— На кой он нужен, твой «Монтрё Палас»? — говорит Адриан.

— Губа не дура. — Пабло, мальчик на побегушках, охлопывает ее живот.

— Ой, как брыкается, — вздыхает Элоиз.

— Как странно, — говорит Листер, — тяга к смерти жажде жизни сродна! Как непреложно обуянность жизнью толкает на самоубийство! Поистине, уж лучше быть полубесчувственным и полусонным. Блаженнейшее состояние.

— Клопштоки были обуяны сексом, что она, что он, — подтверждает Элинор. Она накрывает длинный стол в людской.

— О сексе мы молчим, — говорит Листер. — Не то мы умалим, принизим их образ действий. В их случае секс не что иное, как передозировка жизни. Вот от чего они умрут или, строго рассуждая, уже умерли. Здесь, собственно, мы имеем дело как бы со спонтанным самовозгоранием. Секс мы убираем, как Генри Джеймс, английский американец, который все путешествовал.

— Они умирают от насилия, — говорит Кловис; он перенес на буфетную стойку свой контракт и документы, которые столь неотрывно изучал последние три четверти часа. Теперь он сидит ко всем спиной, поглядывая через плечо. — Точней сказать, от насилия они вот-вот умрут.

— Кловис, — просит Элинор, — может, вы бы в духовку глянули, а?