Названная женой - [6]

— Я поняла, ши-саа Мигель, — улыбнулась Гвенн. — Хотя я бы посмотрела, как Балор двигает береговую линию!

— Лучше бы вам этого не видеть, — пошевелил рожками Мигель.

— Гвенн, я оставлю тебя во дворце, — выговорил Нис как о чем-то решенном, и Гвенн вскипела:

— Оставишь меня?! — щеки заполыхали, а руки сжались в кулаки. — Ни за что!

— Не горячись. Сегодня гонки, и я должен участвовать.

— Я иду с тобой!

— Не стоит вам, миледи, правда не стоит, — заторопился Мигель, а Нис покачал головой.

— Если вы не хотели, чтобы я пошла с вами, зачем сказали, куда направляетесь?! — окончательно рассердилась Гвенн. — Я! Иду! С тобой!

— Ваш вывод совершенно, абсолютно нелогичен! — запаниковал Мигель.

— Зато забавен, — неожиданно уронил Нис, оглядывая Гвенн, словно оценивая степень её решимости, а Мигель поперхнулся. — Тогда нам нужно приодеть тебя, и быстро. Я торопился и разрезал рукав твоего платья. То, во что ты завернулась — коврик.

Никогда еще Гвенн так не краснела.

— Где моё платье?!

— То, в котором ты приехала, я выкинул. А в свадебном, с порванным рукавом, неприлично появляться не только во дворце, но даже в самом дальнем уголке Океании.

Ещё и платье её выкинул! Да что он о себе возомнил? Не то чтобы ей было жалко… Однако эта одежда — последняя память о её Доме.

Мигель, сделав круг подле сердитой Гвенн, унёсся, как подстреленный. И не успела она досверлить мужа взглядом, как из коридора донеслось:

— Скорее, ши-саа Лайхан!

Знакомая женщина с рыбьим хвостом вплыла грациозно. Скрестила руки на груди так, что ладони легли на предплечья:

— Мой царевич. Моя царевна.

Глубина поклона, несомненно, свидетельствовала о важности того, кого встречали. Гвенн привыкла к воинскому приветствию и прижимала к груди не ладонь, а сжатый кулак. Надо отучиться поскорее, и ещё запомнить обращения «мой царь», «мой царевич», которые никак не хотели выговариваться. Королей тут не было вовсе, а после морского царя сразу же шли князья морей и океанов. Фоморы, обращаясь к ним, прикладывали ладони ко лбу, губам и груди или кланялись до земли, иногда опуская руку так низко, словно пол собрались мести.

Лайхан распрямилась в ответ на неожиданно тёплые слова приветствия от Ниса, улыбнулась, подплыла к Гвенн, взмахнув алым плавником на золотом хвосте. Русалка подняла взгляд, и Гвенн, увидев ее так близко, вздрогнула. Глаза у фоморок были большие, непривычно светлые, бледно-голубые или лимонные, а у Лайхан — абсолютно белые. На лице насыщенно-синего оттенка это смотрелось жутковато, словно радужки не было вовсе, а зрачки переливались потусторонней синевой. В голову Гвенн полезли страшные сказки о сиренах, которые заманивают песнями смертных и обитателей холмов и топят после ночи любви. Ещё и грудь её с грудью сирены сравнил!

Дама ни петь, ни колдовать не стала.

— Сегодняшний день, моя царевна, мы должны были провести вместе. Мне поручено научить вас основам этикета, но раз вы хотите сопровождать наследника…

— Не хочу, а буду сопровождать! — вырвалось у Гвенн. — И уж основам этикета меня обучили в моём Доме!

— Разумеется, моя госпожа, — ответила Лайхан, не изменившись в лице, но укоризну Гвенн ощутила явственно.

Затем русалка совершенно по-мальчишески свистнула, и в комнату ворвалась целая стайка фоморок с многочисленными свёртками, где оказались одежда, обувь и драгоценности.

Нис, вокруг которого продолжал увиваться ярко-алый Мигель, поднялся, и Гвенн обратилась к мужу:

— Нис, э… мой супруг, ты уходишь?

— Я вернусь, когда ты будешь готова.

Вся эта суета была, конечно, приятна — Гвенн любила ухаживать за собой и всегда тщательно подбирала свою одежду и украшения — но утомительна, и Нис казался ей островком спокойствия в центре бури.

Лайхан потянула за край покрывала, оказавшегося ковриком, и расстелила его рядом с постелью. Синие рыбки мгновенно привели в порядок тело и волосы Гвенн. Вместо вчерашних жёстких туфель на царевну надели мягкие, расшитые бисером башмачки. Лайхан пробормотала что-то про себя, рассматривая грудь Гвенн, перебрала несколько платьев и вытащила серебристо-синее. Накинула его, провела рукой, не касаясь тела — и шнуровка затянулась сама собой так сильно, что царевна еле вдохнула.

— Уважаемая ши-саа Лайхан, фоморки не отличаются тонкой талией. Стоит ли подчеркивать… — засомневалась Гвенн.

— Стоит, моя госпожа. Если недостаток нельзя скрыть, его надо превратить достоинство. Как и вашу грудь. И, моя царевна, не добавляйте к моему имени ни «уважаемая», ни «ши-саа».

— Но Нис, — Гвенн прокашлялась, — мой супруг говорит именно так.

— Молодого сира, как его называет первый министр Мигель, — губы фоморки дрогнули в улыбке, большие, широко расставленные глаза осветились и перестали пугать Гвенн, — я знаю с пелёнок. Ему позволительно всё. Мой же род слишком мелок.

— Значит, я тоже буду звать вас именно так, — решила Гвенн.

— Как вам будет угодно, моя госпожа, — вот теперь довольство в голосе читалось явственно. — А сейчас нам надо заняться вашими волосами.

— Я боюсь, что Нис не отличается особым терпением.

— Много времени это не займёт.

Фоморка плавным движением подняла узкие руки, раскрыла их и повернула, словно сворачивая что-то в воде. Волосы Гвенн зашевелились сами собой. Лайхан поднесла серебряное зеркало, и Гвенн увидела себя с рогами. Это было дико, необычно, но, как ни странно, ей очень шло. Как и чёрные жемчужины в ушах, и струящаяся одежда, украшенная серебряными нитями.