Назови меня своим именем - [52]

Оливер хотел сразу же взять такси. Я выразил желание поехать на автобусе. Меня манили переполненные автобусы. Мне хотелось влезть в один из них, вклиниваясь в гущу потных тел, чувствуя, как он пробирается следом за мной. Но едва оказавшись в автобусе, мы решили сойти. Чересчур реалистично, посмеялись мы. Пришлось пятиться сквозь напирающую толпу обозленных пассажиров, едущих домой и не понимающих, какого черта мы делаем. Я умудрился наступить на ногу какой-то женщине. «E non chiede manco scusa, даже не извинился», – прошипела она из толпы, проталкивающейся вглубь автобуса и мешающей нам выбраться наружу.

Наконец, мы подозвали такси. Услышав название нашего отеля и английскую речь, таксист решил сделать несколько лишних кругов. «Inutile prendere tante scorciatoie, не обязательно столько срезать. Мы не торопимся!» – произнес я на римском диалекте.

К счастью, в большей из наших смежных спален помимо окна имелся балкон, и стоило отворить стеклянные двери, как в раскинувшейся перед нами безграничной перспективе закатное солнце отразилось в сверкающих куполах бесчисленных церквей. Кто-то прислал нам букет цветов и корзину фруктов. Записка была от итальянского издателя Оливера: «Приходи в книжный магазин около половины девятого. Захвати с собой рукопись. Будет вечеринка в честь одного из наших авторов. Ti aspettiamo, ждем тебя».

Мы ничего не планировали на вечер, только пойти поужинать, а потом побродить по улицам.

– Я тоже приглашен? – мне было неловко спрашивать об этом.

– Теперь да, – ответил он.

Мы ковырялись в корзине с фруктами, сидя перед телевизором и очищая инжир друг для друга.

Он сказал, что собирается принять душ. Увидев его обнаженным, я тут же разделся сам.

– Подожди секунду, – попросил я, когда наши тела соприкоснулись, потому что мне нравилась липкая влажность его тела. – Вот бы тебе не нужно было мыться.

Его запах напомнил мне о Марции, от которой тоже всегда исходил этот соленый дух моря в те безветренные дни на пляже, когда тебя окружал только резкий, мертвый запах раскаленного песка. Мне нравился вкус соли на его руках, плечах, вдоль позвоночника. Он еще не был мне знаком.

– Если ляжем сейчас, не попадем на вечеринку, – сказал он.

Эти слова, произнесенные в минуту высшего блаженства, которое, казалось, никто не мог отнять у нас, вернули меня в наш номер и в этот влажный вечер ferragosto[25], когда мы стояли, облокотившись на подоконник, обнаженные, и вбирали в себя невыносимую духоту вечернего Рима. В носу еще стоял спертый запах купе, где мы спали, соприкоснувшись головами, на виду у других пассажиров поезда, который теперь уже, вероятно, приближался к Неаполю. Высунувшись в окно и вдыхая вечерний воздух я понимал, что такое, возможно, уже никогда не повторится, и все же не хотел в это верить. Он, должно быть, думал о том же, пока мы любовались изумительным видом на город, курили и поедали инжир, стоя плечом к плечу, и каждому хотелось как-то отметить эти мгновения, вот почему я, поддавшись абсолютно естественному в тот момент импульсу, провел рукой по его ягодицам, а затем проник в него средним пальцем. «Продолжишь, и мы точно не попадем на вечеринку», – отозвался он. Я попросил его сделать одолжение и продолжать смотреть в окно, только немного наклониться вперед. Когда мой палец целиком оказался внутри, у меня возникла безумная мысль: что если мы начнем, но не станем заканчивать. Мы примем душ, выйдем на улицу и будем, словно два оголенных провода, разбрасывать искры при малейшем соприкосновении. Разглядывать старые здания, мечтая обнять друг друга; видеть фонарный столб на углу улицы и хотеть по-собачьи пометить его; проходить мимо картинной галереи, выискивая сокровенную лазейку в обнаженных телах; смотреть в улыбающееся лицо прохожего, испытывая желание раздеть его, или ее, или обоих, если их будет двое, пригласить их выпить, поужинать, куда угодно. Повсюду в Риме наталкиваться на Купидона, потому что мы подрезали ему одно крыло, и теперь он вынужден летать кругами.

Мы никогда не принимали душ вместе. Никогда не бывали вместе в одной ванной комнате.

– Не смывай, мне хочется посмотреть, – сказал я.

Увиденное переполнило меня нежностью – к нему, к его телу, к его жизни, вдруг показавшимся такими хрупкими и уязвимыми.

– Теперь у нас нет секретов друг от друга, – произнес я, когда пришла моя очередь. Он уже забрался в ванну и собирался включить душ. – Я хочу, чтобы ты тоже смотрел. – Он сделал даже больше. Вылез из ванны, поцеловал меня в губы и, положив ладонь мне на живот, поглаживал его, наблюдая за процессом.

Я хотел, чтобы между нами не было ни тайн, ни барьеров, ничего. Однако, находя удовольствие в этих вспышках откровенности,  когда клятва «мое тело – твое тело» с каждым разом все теснее связывала нас, я вряд ли осознавал, что получаю не меньшее наслаждение от каждого нового проблеска стыда. Его тонкий луч проникал точно в то место, где какая-то часть меня стремилась спрятаться. Стыд был неразрывно связан с близостью. Останется ли эта тесная связь, когда запас скромности иссякнет, и все уловки будут исчерпаны?