Найм - [35]

Интересные слова утешительница говорит. Пожелательные. Жердяй — имя того мужика, к которому Николай насчёт хлеба пошёл. Или тут тёзки? Или это именно нашему потенциальному поставщику такие-то пожелания? А купцы, которые «зарежут» — это мы?

Утешительница на последних словах, наконец-то, оглянулась, увидела меня и немедленно поприветствовала:

— Ты кто? Ты чего подслушиваешь? А ну пошёл отсюда!

Ну вот, ни здрасьте, ни до свидания. Сразу «пшёлкнула». Невежливая какая.

Теперь, когда они обе подняли головы, я смог разглядеть их лучше. Две девчонки, похоже — сёстры. Интересно, что роль утешительницы исполняла младшая. Старшая-то ничего. Уже такая… округлая. А младшая — ещё углами во все стороны торчит-топорщится. При всей их сестринской похожести у неё внешность скорее мальчишеская. Прямо сказать — нагло-злобно-хулиганская. И ухватки такие же. И не только ухватки.

Видя, что я не сдвигаюсь с места, она сунула руку под армяк и вытащила из-под полы ножик. Это она меня пугать надумала?

Понятно, что у женской одежды застёжка на левую сторону. Поэтому и вытянула левой рукой. Левша? Нет — перебросила в правую. Но — нож! У девки нож под полой? Хоть под левой, хоть под правой. Нестандарт два раза: и то, что у девки, и то, что под полой. Здесь оружие всегда на виду носят, даже закон такой есть. А вот держит она ножик… крепко, но чуть неуверенно.

Старшая, с зарёванным лицом, смотревшая на меня с открытым ртом и несколько туповатым выражением физиономии, всхлипнула.

— Пойдём уже. Там, поди, мамка уже ищет. И батя ругаться будет. Уже скоро и гости придут. Одеваться надо.

— Ты иди, я — сейчас.

Старшая ещё раз всхлипнула, вытерла рукавом нос и полезла в дырку в заборе. Вот значит как — девки, похоже, с соседнего подворья. Уходят из дому тайным ходом на нейтральную территорию, дабы поплакаться в тишине о своих девчоночьих проблемах. Кто-то глянул не так, или «взговорил не таки слова», или там, ленточку в косу не того цвета подарили? Или вообще: «у меня глаза голубые — я такая некрасивая!». И слёзы в три ручья. «Я горько проплакала всю ночь. Подскажите причину».

— Много слышал? А теперь запомни: скажешь кому — зарежу. Язык отрежу, глаза выколю, хрен твой в мелкие кусочки посеку. Хоть слово какое болтанёшь. Смотри у меня.

Не фига себе! Чего это она? На ровном месте поймать такие гарантийные обязательства…. В части кастрации с отягчающими… Я таких наездов не люблю. Со мной по-хорошему договориться можно, а вот пугать — не нужно. А она пугает. Потому что сама испугана. Тем, что я её слова услыхал. Что ж она такое страшное сказала?

Девка внимательно посмотрела на меня, поиграла ножичком, переложила его снова в левую руку и стала убирать под армяк. Я подождал, пока она полу запахнула. И слов, к случаю подходящих — придумал. А то как-то растерялся я. Наездов не люблю — наехать я и сам…

— Постой. Ты ножичек-то не убирай, ты его кинь в сторонку.

— Чего?!

— А того. Да становись к забору. Раком. Нагнёшься и подол задерёшь. Ублажишь — буду помалкивать. Давай-давай быстренько. А то «мамка ищет, батя ругается».

Я ещё не закончил свой монолог, как девка кинулась на меня. Три прокола. Во-первых, достать нож левой, переложить в правую, сделать выпад — это очень долго. Во-вторых, дистанция в три шага — это очень далеко. В-третьих, если ты не видишь моей левой из-за угла сарая, то это не значит, что там нет дрючка берёзового.

Подцепленная палочкой нежная девичья ручка с ножом бандитским подымается и бьётся со всего маху. Прямо об выступающий край бревна, из которых сложен сарай. Увлечённая ощущениями в своей правой ручке, юная красавица страстно произносит что-то из классики типа: «твою мать» и, ахая, падает мне на грудь. При этом неосторожно оставив без присмотра свою левую ручонку. Кисть которой захватывается, отклоняется посетительнице за спину, и там вздёргивается к затылку. С одновременным четверть-оборотом бандитки-малолетки лицом к бревенчатой стенке сарая. Куда всё это и прижимается. Щёчкой к брёвнышку.

— Ай! Больно!

— Не дёргайся — больнее будет.

— Отпусти немедля! Я кричать буду!

— Кричи. Прибегут люди, я им перескажу слова твои, разговор наш. И что будет?

Не понял, что она такого секретного говорила, но угроза подействовала. Девка не стала звать на помощь. Она попыталась вырваться. Резко, бешено, не считаясь с собственной болью. Скрипела зубами, осыпала меня названиями и эпитетами.

Немало было и новых для меня слов и оборотов, выражений и сравнений. Сюда бы фольклориста какого, нашей народной мудрости собирателя и накопителя. В этой деревне у юных отроковиц богатый словарный запас. И очень образная речь.

Потом мне это надоело, я чуть сдвинул её, так, чтобы она головой упёрлась в угол, образованный выступающими концами брёвен, подсунул свой дрючок под её загнутый на спине локоть и чуть нажал. Вверх. До взвизга.

— Или ты будешь покорная, или ты будешь однорукая. Я ведь тебя всё равно отпущу. Так у стенки не оставлю. Только — какую?

Молчит, пыхтит. А мне уже интересно: это я, пожалуй, впервые здесь, во второй своей жизни — просто сильнее противника.

Так-то я — или умом, или хитростью переигрывал, побеждал ловкостью да скоростью. «Упал — отжался», «ударил — отскочил», «задурил — поимел». А тут вот «по-честному» — ухватил, прижал и держу. А она дёргается, ругается, но вырваться не может. Ещё рванётся — сама себе связки в плече порвёт. Там их три штуки — долго забавляться можно. Жить удаётся и с одной целой — сам проверял. А можно за один раз — и все три порвать. «Сдуру — и хрен сломать можно» — русская народная мудрость. Попляши, красавица, попляши. Приятное чувство собственного наглядного превосходства. «Живой противник смешнее мёртвого».