Найм - [26]

Ну, Ванёк, мастер провокаций и гиена инсинуаций, пошли играть серию четвёртую. Сериал — как «Капитан Тенкеш». Мыла ещё нет, а мыльные оперы уже… может, и пользу принесут.

Если телега с кучей мужиков может называться кавалькадой, то вот именно кавалькаду я и остановил, не доехав до столь знакомых, по демонстрации закона всемирного тяготения, ворот метров двадцать. А сам, решительно выбив нос и подтянув в очередной раз штаны — ну я же уже погрустил об отсутствии пряжек! — пошёл заниматься «вятшизмом» — «дела делать».

Половинка ворот была снята, на столбе — свежие затёсы. Заглянул во двор — никого. Только я собрался как-то обозначить своё явление… Да хоть покричать дурным голосом по Блоку:

«Запирайте етажи

Нынче будут грабежи»,

как из сарая появился «бычий гейзер». Несколько мгновений мы рассматривали друг друга. Я — с умильной улыбкой на лице. Он — постепенно краснея. Вот моя сегодняшняя «морковка» стоит, взор радует. Аэродинамический овощ. Потом он начал… мычать. Как жаль, что нет мулеты. Когда быка бьют тряпкой по лицу — он сосредотачивается. Сейчас бы Trinchero провести — справа налево «сокращая атаку быка при помощи проведения мулеты понизу, с целью подчинить и сосредоточить его». Но чего нет — того нет. Ну, тогда побежали. Я же говорил — серия четвёртая.

У меня нет бандерильи. Это такие короткие украшенные копья, их ещё называют «увеселителями». Дядю «увеселять» не надо — он и так вполне готов к веселью. Но бандерильи используются «для измерения ярости быка». А тут… ничем ничего не померить! Средневековье же! Даже аршин и тот персидский. Хотя зря я так — этот аршин оказался спасительным. Точнее — четверть аршина. Именно на столько дядя до меня и не дотянулся. Легче надо быть, Ванюша, жрать меньше. Бегать быстрее, подпрыгивать чаще. «Легче относись-ка да поторопись-ка».

На кой тебе бандерильи, когда и так видно: сейчас свисток засвистит. От общего закипания и давления повышения. Не, не свисток. С другой стороны. Напрягся «юморист морковный». Так кто тут из нас — из Пердуновки?

Дядя пытался загнать меня в угол. А мне нельзя было убегать совсем, нельзя было держать длинную дистанцию. Почти как тореро на арене: «постоянно ощущая разъярённое животное собственным бедром». Наконец я заигрался — он поймал меня за рубаху. Не, матадор из меня… Уй! Ё!

Дядя вскинул руку, я стукнул в ногу, получил по уху, врубил по паху… И под отчаянное моё верещание и его утробное рычание мы, через отсутствующую половину ворот, выкатились на улицу. Где и накатились на Николая. Как самый любопытный из моих людей, он ближе всех подошёл к воротам. «Любопытство сгубило кошку»… Ах, да — я же сегодня об этом уже говорил.

Наш рычаще-верещащий каток сшиб моего приказчика на землю. И покатался… И потоптался… И оставил его — в его положении. На его спине привольно и вольготно улёгся сам «бычий гейзер». Не успел я погрустить о широком распространении обычаев мужеложства, содомии и, позволю себе заметить, свального греха в условиях исконно-посконной «Святой Руси», ибо занятие наше было явно групповое — «морковный гад» не отпустил мою рубашку, как «гейзер» начал подниматься. Не ловите меня на слове: именно он сам, а не «у него». Что там у него, я по особенностям совершаемых движений — вырывался я — контролировать не мог.

Мы оба взвыли с утроенной силой. Я — от затягивающегося на горле ворота рубахи, за которую меня тянули, и от ощущения собственного неизбежного конца в конце этого подтягивания. Николай — от нажатия разными локтями и коленями «морковки» в чувствительные и особо чувствительные части тела. Ну, и от общей обстановки шумного веселья вырвавшегося на гостевые трибуны сильно «развеселённого» корридного быка.

Краем глаза поймал движение подскочившего Чарджи, вскидывающего саблю… Он что?! Сдурел?! Мощный звон металла от соприкосновения с «лобовой бронёй» «морковного бычка», резкий рывок за рубаху назад… Предсмертная судорога? Рефлекторное сокращение мышц? Я лежу на спине, надо мною небо, Чарджи и его раздражённый голос:

— Ну неужели как-то проще нельзя было? Без этой… джигитовки.

— Чарджи, ты его… убил?

— Кого? Мурло это? А надо?

«Мурло» подо мною начинает стонать и шевелиться. Под «мурлом» начинает шевелиться и стенать Николай. Сбоку вдумчиво и в некотором сомнении нашу «могучую кучку» рассматривает Ноготок. Никак не решит: то ли вязки доставать, то ли сперва секирой… пройтись. Да уж, пора шевелиться и мне.

Всё-таки, дяде достался и второй удар саблей — цепкий он. Стонет, левой рукой за голову держится. Но второй-то, гад, держится за мою рубаху. Запоминай, Ванюша: по кузнечной технологии молотобойцу ни клещи, ни молот из рук упустить нельзя. Отчего вырабатывается у сих подмастерьев особая цепкость в кистях рук, и в хватании чего попало — особливое упорство.

Чарджи врезал по этой цепкой кисти своим легендарным наследственным родовым клинком, и растопыренные пальчики убрались. А не отлетели далеко. Поскольку удар наносится плашмя. Очень неудобно — на сабле гарда, толком в кисти не ухватить. Но у Чарджи хорошо получается — надо будет потом расспросить.

Ноготок сунулся, было, с вязками. Дядя встать не может, правую руку к груди прижал, левой за голову держится, но здоров — вязать не даётся. Пришлось пройтись секирой. Но не плашмя, а комлём рукоятки по рёбрам. Нет, как интересно профессионалы работают! Надо учиться, надо… О-ох. А моим рёбрам, видать, во время катания досталось. У-ух как…