Навстречу Нике - [8]

Которое сейчас достигло зенита и заставляет меня передвинуться вместе с пластиковым креслом и столом вслед за тенью в самый угол терраски.

Что нас ждёт по возвращении домой? У меня и у мамы одна надежда: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, – говорит Христос, – завтрашний день сам о себе позаботится». Мы уже не раз убеждались: эти слова, как ни странно, чистая правда.

И всё же…

Цикады мешают думать. Не работается. Хоть и кофе себе соорудил при помощи кипятильника.

Вот уже ты вернулась с мамой после купания сначала в море, потом в бассейне, под спасительной тенью обступивших его сосен, съела кашку, половинку персика, закусила молочком из материнской груди и уснула.

И меня, как младенца, тоже потянуло ко сну.

В комнате хор цикад менее слышен, зато назойливо зудит кондиционер. Марина подсаживается ко мне на раскладушку с тонометром, молча, привычным жестом берёт мою руку, чтобы измерить давление. Покорно жду приговора. 160 на 90. Нормально для моего теперешнего состояния. Семь лет назад, до убийства отца Александра эти цифры означали бы для меня тяжелейший гипертонический криз. А сейчас организм свыкся, принимает такое давление, как данность. До поры, до времени…

Всё–таки Марина заставляет принять очередную таблетку норваска, подаёт стаканчик с водой.

Ох, и трудно приходится с нами нашей маме! Как хорошо, что ты безмятежно спишь и не видишь этой процедуры!

Родившись полтора года назад, ты не понимаешь, даже не догадываешься, куда ты попала.

…Вчера, когда ты проснулась после такого же дневного сна, пошёл с тобой, взяв подстилку и мячик, к травянистой полянке под соснами. Ты то останавливалась, то стремглав бежала за мной босичком по тропинке. Ты уже научилась кидать мяч, но ещё не умеешь его ловить. Потренировались. Потом в очередной раз ты попросила рассказать про Чичибая – стишок, который сочинился у меня, когда ты была совсем кроха. Думаю, все родители сочиняют такие глупости. Вот он. Помнишь ли ты его сейчас?

ЧИЧИБАЙ

Жил на свете некий бай

по прозванью Чичибай.

Жил на свете некий хан

по прозванью Чингизхан.

Чингизхан был страшный хам –

не давал он Чичибаю

ни бай–бай, ни ам–ам–ам.

Разозлился Чичибай

и устроил тарарай!

Испугался

Чингизхан

и умчался

в Татарстан.

Тут–то начал Чичибай

и ам–ам и бай–бай–бай!

Выспался, накушался.

Папу–маму слушался!

Вот и сказочке конец,

а кто слушал, молодец!

А кто у нас молодец?

— Никочка–Вероникочка! – как всегда, с готовностью ответила ты и, поднявшись с подстилки, снова стала играть с мячом, бегать за ним по редкой, выжженной солнцем траве, выступающей из–под опавшей хвои.

Вдруг, вернулась, прижалась к моему плечу, показывая куда–то в сторону тропинки.

Я поднялся, подошёл к тому месту. Через тропинку медленно перетекала змея. Чёрная, длинная.

Бросился назад. Схватил тебя, прижал к сердцу.

Мама об этом ничего не знает.

16

Разговаривал с тобою ещё до того, как ты родилась. Когда была в животе у мамы. Мы не знали, кто там – девочка или мальчик. Я всячески противился выяснению этого с помощью ультразвукового исследования, не хотел, чтобы маленький плодик, дитя человеческое, подвергалось внешнему воздействию.

А больше боялся – вдруг мои болезни передадутся по наследству рождающемуся, ни в чём не повинному человечку. Ты ещё не знаешь о происхождении самого застарелого моего уродства. Хромоты.

В трёхмесячном беспамятном возрасте я стал жертвой вируса полиомиелита, называемого детским параличом. Тогда под Москвой началась эпидемия этой страшной болезни. Вакцина против неё ещё не была изобретена. Ребятишки на всю жизнь становились калеками, многие умирали.

Моя мама Белла была ведь детским врачом – педиатром. Несмотря на то, что у неё грудной ребенок, то есть я, она, как и многие врачи, кидается спасать заболевших. Была, по тогдашнему выражению, «брошена» на борьбу с эпидемией.

Каким–то образом зараза передалась и мне. Отнялась правая нога, рука, язык.

До самой смерти мама винила себя. Таскала меня на руках по врачам–специалистам, в процедурные кабинеты, где меня подвергали воздействию электрофореза, массажей, каждое лето возила в Евпаторию на целебные грязи. Рука и язык восстановились. Нога же, несмотря на сделанную перед войной сложную операцию, навсегда осталась полупарализованной, укороченной.

(«Хромых всегда тянет бродить» – сказано в эпиграфе к одной книге. Видимо, это правда! Где только не ступала моя бедная нога. От курильского острова Шикотан до Мадрида, от Воркуты до египетского Асуана возле экватора.)

Итак, с самого начала жизни я помечен инвалидством. Но не желал этого признать. Даже отказался получать причитающуюся пенсию. В пионерлагерях тянулся за всеми в походы, позже рыбачил чуть не по всему СССР, плавал по рекам и Чёрному морю на байдарках, шлюпках.

В юности, ещё не зная Бога, я заподозрил, что в некотором отсечении меня от обычной жизни сверстников – чехарды, футбола, коньков, танцев – есть чей–то умысел. Но об этом позже.

Ты родилась. Благодарение Богу, страхи мои оказались напрасны.

Стройненькая, здоровая, ты ещё не стесняешься своего хромого, старого отца, покрытого шрамами от операций и прочими зарубками, оставленными жизнью. Наверное, неизбежными для каждого попавшего в этот мир, где пути–дороги не устланы бархатом.