Навои - [18]

Девушка высвободилась из объятий юноши и по правила волосы. Со смущенным видом она села подальше от любимого. Арсланкул, смеясь, пододвинулся, Дильдор проворно пересела еще дальше и звонко за смеялась. Арсланкул обещал сидеть смирно, и Дильдор снова придвинулась. Юноша заговорил о своих планах. Осенью, после сбора урожая, он получит у хозяина деньги и пойдет в Герат покупать наряды Дильдор и себе. Дильдор стала расспрашивать о Гератском базаре, и Арсланкул, который побывал в огромном городе два раза, долго рассказывал про Кашмирские шали, китайские шелка и другие товары, которыми торгуют в Герате.

Оставив козу пастись, молодые люди направились к дому. Арсланкул шел шагов на пятнадцать-двадцать впереди. Дильдор еще издали увидела Туганбека, который сидел на прежнем месте, и рядом с ним старосту. Поодаль, низко опустив голову, сидело несколько дехкан.

Чтобы не попадаться на глаза Туганбеку, девушка прошла за стеною. Арсланкул подошел к сидевшим и опустился на траву в стороне от других, у арыка.

К деревьям было привязано несколько тощих коров, телят и овец. Юноша понял, что сборщик отобрал у дехкан этих животных в уплату налога. Ярость сдавила горла Арсланкулу.

Дехкане, надеясь смягчить сборщика, принесли из дома разные яства. Туганбек, вместе со старостой углубившийся в составление списка, даже не взглянул на дастархан. Наконец, закончив считать, он отведал угощение и сейчас же поднялся. Коров и телят Туганбек передал старосте, поручив последнему собрать недоимки ко времени его возвращения ив кишлака Фарьян. Он потрепал по шее своего коня, вскочил в седло и умчался, подымая клубы пыли.

Староста, ухватавшись за края халата на груди и выкатив белки глаз, хрипло сказал?

— Молитесь, чтобы аллах свалил этого человека с коня и он сломал бы себе шею!

Люди протягивали вперед руки с крепко сжатыми кулаками и гневно говорили:

— Надо жаловаться государю, надо жаловаться!

Глава четвертая

Большая площадь перед главными воротами сада Баг-и-Заган полна воинов. Со всех сторон кучками съезжаются конные бойцы и дружинники. Брыкаются и ржут лошади, плещут знамена. Сверкают на солнце шлемы и кольчуги. Ослепительно блестят плетки беков с серебряными ручками, серебряные украшения конской сбруи, золото, бирюза и изумруды на ножнах мечей. Среди дружинников попадаются и старики с белоснежными бородами, покрывающими всю грудь, и надменные богатыри, закаленные в боях, которым страшный шум битвы кажется приятной музыкой, и неопытные, безусые юнцы.

Несмотря на торжество, город живет своей обычной, повседневной жизнью. Герат видывал немало таких дней. Только дети бегают, оживленно перекликаясь, среди брыкающихся лошадей; взрослые же, услышав, что государь выступает в поход на Ядгара Мухаммеда, говорят: «Дай ему бог счастливого пути. Страна давно жаждет покоя», — и продолжают заниматься своими делами.

Вот квадратный, надменный Ислим Барлас вешает на плечо специально для него изготовленный лук и, поднимая тучи пыли, пускается в путь во главе передового отряда.

Из ворот сада выезжает, сдерживая коня, Хусейн Байкара.

Сбpyя породистого вороного коня, нетерпеливо грызущего серебряные удила, еще более великолепна, чем одежда самого султана. Хусейн Байкара натянул поводья и гордо красуется в седле. За ним следуют беки, военачальники, члены царствующего дома, приближенные и собеседники султана. Тут же группами едут изящные юноши в бархатных шапках и суконных кафтанах, перетянутых дорогими поясами, — отпрыски знатных хорасанских семей, взятые на службу, чтобы украсить дворец и придать больше блеска и пышности царским собраниям и приемам.

Несколько есаулов носятся взад и вперед, размахивая плетками и молниеносно опуская их на спины и головы зевак. Тех, кто едет на коне или на осле, они заставляют сойти на землю, пеших оттесняют к стенам. Пышный кортеж, сверкая золотом нарядов и серебром конской упряжи, движется по улицам Герата. Торговцы и цеховые старшины, стоя у дверей своих запертых лавок, с достоинством, сложив руки на груди, приветствуют государя.

Жмутся к стенам группы людей в домотканых поношенных халатах. Это ремесленники — ткачи, красильщики, гончары, вышедшие полюбоваться великолепием царского выезда.

Возле медресе Гаухар-Шад-бегим под высоким порталом стоит толпа студентов. Они горячо спорят  о том, кто такой Ядгар-мирза, поднявший восстание в окрестностях Астрабада, какая ветвь его родословной восходит к Тимуру. Имена живых и мертвых, знаменитых и безвестных, царствовавших и нецарствовавших царевичей то и дело слетают с их уст. Султанмурад с Зейн-ад-дином весело болтают, обмениваясь шутками, вызывающими у всех взрывы смеха.

Вот мимо проскакал, яростно размахивая плетью, какой-то важный, косой на один глаз есаул. Зейн-ад-дин увидя его, кричит:

— Если бы у осла были рога, как у быка, он никого не подпустил бы к себе близко. Друзья его с минуту молчат, крепко сжав губы; когда же есаул, не поняв насмешки, удаляется, они разражаются хохотом. Султанмурад хлопает товарища по плечу и говорит:

— Если бы не ты, мы совсем разучились бы смеяться в этой унылой жизни.

Приблизился окруженный пышной свитой Хусейн Байкара, и студенты, сложив руки на груди, низко склонились перед ним. Когда они подняли головы, государь был уже далеко. Мимо ворот медресе проезжал Навои. Ответив улыбкой студентам, приветствовавшим его с искренней любовью и почтением, Навои проехал дальше.