Наветренная дорога - [60]

, так как они были на туловище высотой по пояс человеку — это можно было определить по движениям животного. По всей ве­роятности, глаза не принадлежали и лани. Таким образом, оставались лишь только большие звери из семейства кошачьих — пума, оцелот и ягуар.

Быстро перебирая в памяти минувшие события, я неожиданно понял, почему бед­ная пака так странно себя вела и без всякой причины бросалась в морской прибой Она хотела убежать от этих глаз!

Мне приходилось и раньше видеть сверкание глаз пумы, а оцелотов я наблюдал неоднократно. Но глаза в кустарнике не могли принадлежать оцелоту: их блеск был слишком пламенным. Отсутствие видимых в темноте очертаний туловища, наблюде­ние по одному направлению и неопределенность расстояния затрудняли правиль­ность суждения.

В своих путешествиях по тропикам мне ни разу не довелось встретить ягуара. Поэтому сейчас очень хотелось, чтобы это был именно он.

Когда расстояние уменьшилось до сорока футов, я сообразил, что глаза видны из‑за чаши морского винограда и, чтобы увидеть туловище животного, надо подойти поближе. Мысль о том, что наше приближение может насторожить зверя и заставит его убежать, напрягла мои нервы до предела. Я перестал красться и почти побежал, но тут фонарь запрыгал из стороны в сторону. Глаза куда- то исчезли. Остановив­шись, я медленно повел лучом вдоль чащи кустарника. Никого не было видно!

― Он убежал! — сказал Чепе. — СаЬгбп[123].

В отчаянии я бросился в кустарник — туда, где раньше сверкали глаза, и стал ис­кать какую‑либо возможность проникнуть внутрь. Вдруг луч фонаря нащупал длин­ный ход, ведущий в глубь кустарника. Но и там никого не было!

От огорчения я вновь почувствовал себя усталым. Надо было что‑то предпринять, и я начал продираться сквозь заросли морского винограда, надеясь найти хотя бы след на песке. Какая‑то ветка хлестнула меня по лицу, и я отшатнулся. В полумраке слева от себя я ощутил движение. Повернувшись, увидел пеструю завесу листьев и то, что находилось за ней. В десяти футах на фоне трепещущей листвы боком ко мне стоял ягуар. Пригнувшись для прыжка, он спокойно и пристально смотрел на меня.

Стоя беззвучно и неподвижно, я тщетно пытался дать знать находившемуся поза­ди меня Чепе, что это tigre. Но я так и окаменел на месте и только пялил глаза на огромного золотистого кота, как бы впитывая в себя его облик. Ягуар мог исчезнуть через несколько секунд.

Я все больше и больше убеждался, что передо мной ягуар, а не оцелот, ибо чер­ные пятна на шкуре образовывали розетки, а не глазки. Но, все еще сомневаясь в правильности своего суждения, я для верности сопоставил высоту расположения плеча и ширину грудной клетки со стоящим позади молодым деревцем. Рассматри­вая мощные мышцы, не свойственные оцелоту, я перевел луч фонаря на крупную го­лову животного и окончательно убедился, что никакой оцелот не может сравниться с ягуаром по массивности и силе.

Вы вправе удивляться возникшим у меня сомнениям, поскольку известно, что ягу­ар достигает размеров бенгальского тигра и что даже небольшие ягуары Централь­ной Америки весят двести фунтов и более, а оцелот не превышает размеров собаки–сеттера. Но дело происходило ночью, когда тени листьев морского винограда, одина­ковость черно–золотистой окраски обеих пород животных и контрастный свет охотни­чьего фонаря могли даже на десятифутовом расстоянии легко ввести в заблужде­ние. Я хотел быть уверенным потому, что передо мной находилось животное, кото­рое я страстно желал увидеть, даже больше, чем все то, ради чего сюда приехал. Это был мой первый ягуар, и я хотел, чтобы он оставил в памяти заметный след.

Внезапно Чепе обнаружил причину моего молчания.

― Santa madre[124], — пробормотал он. — Tigre.

Резко нагнувшись, он схватил находившуюся у меня в руке паку и швырнул ее в темноту. Легкое движение и звук падения паки заставили tigre пригнуться еще на два дюйма. Я подумал, какими дураками мы бы оказались, если бы ягуар забрал добычу, которую мы у него перехватили.

Послышалось едва уловимое звяканье стали, и я понял, что Чепе достал из‑за поя­са нож–мачете. Я зашипел на него и погрозил пальцем, чтобы Чепе перестал шу­меть, но тут же сам поднял множество звуков. Не отводя луча от головы ягуара, я на­щупал мешок, висевший на плече Чепе, и снял его. Достав фотоаппарат, вынул из своего рюкзака фоторефлектор и стал на ощупь искать лампу. Во всем, что я делал, не было ни малейшего признака разума, но так же глупо вел себя и спокойно стояв­ший ягуар. Плохо повинующимися пальцами я ввинтил лампу и стал нащупы­вать замок футляра фотоаппарата. Луч фонаря я старался удерживать неподвижно. Обнаружив, где открывается футляр, я нажал на замок, и он с легким щелчком рас­крылся. В это мгновение я увидел, как дрогнула голова зверя, и вдруг ее не стало — не сделав лишнего движения, он исчез, и там, где он только что так спокойно стоял, осталось пустое место. В десяти футах от нас ягуара мгновенно и целиком поглотила ночь, а Чепе и я остались одни.

― Que barbaridad[125], — пробормотал Чепе, вкладывая в эту фразу все, что она только могла вместить. Через секунду он опустился на песок, вытащил из кармана сигарету и закурил. — Какая красивая шкура! Но какая зверская скотина!