Наверно это сон - [30]

— Бежать! Бежать!

Плача, он взобрался по ступенькам, нащупал дверную ручку и вырвался на свет.

Прочь отсюда! Убежать! Пока никто не пришел.

Вниз по ступенькам и бежать.

...Нет! Там школа, тот дом! В другую сторону!..

На углу он свернул направо, к незнакомым улицам.

...Свет! Свет на улицах! Теперь можно видеть. Можно смотреть... Там человек... Не полицейский... Никто не гонится... Теперь можно идти...

Острый морозный воздух оживил его, проник сквозь одежду, освежил кожу. Быстрый и яркий свет на углах и верхних этажах успокаивал его. Вещи обретали четкость и устойчивость. С каждым вздохом частичка ужаса покидала его грудь. Он перестал бежать и пошел, тяжело дыша.

...Можно даже остановиться... Никто не догоняет теперь... Могу стоять, могу идти. ...Следующий дом...

Он повернул за угол и пошел по улице, очень похожей на его собственную. Кирпичные и деревянные дома, только нет магазинов.

...Хочу на другую улицу... Могу дойти до следующей...

На следующем углу он остановился с радостным выкриком. Телеграфные столбы! Почему он никогда здесь не был раньше? По обе стороны от него они шли вдоль улицы, и провода уходили с их крестовин прямо в небо. Улица была широкая, с замерзшей канавой. В конце ее дома редели и открывалось поле. Столбы забирались на холм вдалеке, прямо в облака. Давид засмеялся, его глаза радовались пестроте, легкие наполнились пьянящим воздухом.

...Они идут один за другим... Один за другим... Могу идти за ними...

Он похлопал рукой по крепкой деревянной колонне, потрогал темные сучки, торчащие в ее терпеливом теле, и вновь засмеялся.

...Следующий... Догнать его!.. Хэлло, мистер Столб... Гуд бай, мистер Столб. Я могу идти быстрее... Хэлло, второй мистер Столб... Гуд бай, второй мистер Столб. ...Могу побить вас... Они оставались позади. ...Четыре... Пять... Шесть... приближались, проплывали мимо в тишине, как высокие мачты. Семь... Восемь... Девять... Десять...

Он перестал считать их. И с ними удалялось в прошлое все, чего он боялся, что ненавидел и от чего бежал: Лютер, Анни, подвал, мальчик на земле. Он еще помнил о них, да, но теперь они стали маленькими картинками в его голове, которые не вплетались в его мысли, не затрагивали его, а оставались далекими и безобидными — нечто, слышанное о ком-то другом. Он чувствовал, что они исчезнут из его памяти, как только он достигнет вершины этого холма, на который взбирались столбы. Он торопился вперед, иногда подпрыгивая от радости, помахивая рукой медлительным столбам, что-то шепча и посмеиваясь. Он чувствовал себя странно усталым.

Дома еще стояли, но уже появлялись между ними пустые участки. По обе стороны улицы расплывчатые пятна вчерашнего снега лежали на мягкой земле. Кривые деревца цеплялись за землю корнями, как когтями. У дверей курятника, за старым покосившимся домом, топтался петух. Тротуар давно кончился. Плиты под ногами были потрескавшиеся и обломанные, но даже их становилось все меньше. Резкий ветер дул на открытых участках, поднимая облака пыли, казавшейся золотой в лучах заходящего солнца. Становилось холодно и одиноко. Пустота зимнего предзакатного часа. Съежившаяся, ждущая ночи земля.

...Пора оглянуться...

...Нет.

...Пора оглянуться...

...Только до вершины холма. Туда, куда падают облака...

...Пора оглянуться...

Он глянул через плечо и вдруг остановился в удивлении. Позади него, так же, как и перед ним, высокие мачты карабкались вверх.

Чудно. В обе стороны...

Он повернулся, озираясь по сторонам.

...Как будто все повернулось. Не знаю...

Его настроение начало падать.

...Это далеко, на другой стороне.

Он почувствовал, как замерзло его запястье между карманом и рукавом. Он медленно пошел обратно по своим следам.

...Могу вернуться...

Несмотря на усталость, он пошел быстрее.

Теперь все ушли. Лютер ушел. Они кончили эту игру. Он и мать. Теперь можно вернуться. И полицейский ушел, не найдя его. Можно вернуться. И мама будет ждать его. К ней теперь не было ненависти.

"Где ты был? — спросит она. — Ты меня испугал. Я нигде не могла тебя найти". "Не скажу". "Почему ты не говоришь, где ты был?" "Потому". Почему?" "Потому...".

Но нужно вернуться домой, пока не пришел отец. Надо торопиться. Домишки опять сбегались.

"И я смотрела из окна, и я звала — Давид, Давид! — и не могла найти тебя". Не скажу ей. Может быть, она даже спустилась по лестнице на улицу. А вдруг полицейский сказал ей. Но она не скажет отцу. Нет. Когда Давид будет около дома, он позовет ее. Она выглянет из окна. "Что?" — "Открой дверь, я поднимусь по лестнице" Она будет ждать, и он пробежит мимо подвала. Ненавижу его! Вот бы жить в доме без подвала.

Небо сужалось. Дома сомкнули свои ряды. Над головой стайка голубей, как бы нанизанных на провода между столбами, трогала одинокую сдержанную струну своих голосов. Серая кошка на крыльце перестала лизать лапу и грозно смотрела на голубей. Потом она уставилась на проходящего мимо Давида.

...Наверное, будет молоко, когда он придет домой. Или простокваша. Ух! Накрошить в нее хлеб. С сыром. М-м-м! Яйца со сметаной. Что еще со сметаной? Борщ... Клубника... Редиска... Бананы... Борщ, клубника, редиска, бананы. Борщ, клубника, яблоки и штрудель. Нет. Их не едят со сметаной. Сметана! Люблю ее, люблю ее, люблю ее. Я — ее — люблю. Я люблю пирог и не люблю селедку. Я люблю пирог, но не люблю что? Я люблю пирог, но я не люблю, люблю, люблю селедку. Я не, я не... Сколько же еще идти?