Навеки вместе - [46]

— Брешешь! Казаков ищешь в лесу. Вяжи его!

За спиной, складывая веревку в петлю, возился воин. Мешкович сунул руку за полу свитки. Пальцы сразу же поймали черенок кинжала. Мушкетер ничего не успел сообразить. Он выронил мушкет и, схватившись за живот, опустился со стоном на траву. Мешкович бросился в кусты. Второй воин оказался смекалистый и прыткий. Едва упал мушкетер, — подхватил алебарду и метнул ее в спину Мешковичу. Но промахнулся. Копье проскочило, а лезвие секеры, разорвав свитку, горячо полоснуло по плечу. Мешкович не почувствовал боли. От испуга шатнулся в сторону и зацепился носком копца за корень старой сосны. Не удержался на ногах. И тут же на спину навалился воин. Вырваться сразу из его цепких рук Мешкович не смог. Падая, выронил кинжал. Сцепившись, они покатились по траве, хрипя и ругаясь. Несколько раз воин пытался схватить Мешковича за шею. «Придушит…» — испугался Гришка. Тот навалился всем телом, и в этот миг Мешкович почувствовал под ногой упор. Напрягся и перебросил через себя воина. Руки у того ослабли. Гришка, изловчился и кулаком ударил по переносице. Воин на мгновение обмяк. Мешкович вырвался из его сильных рук и, вскочив, бросился в лес. Бежал и не смотрел куда. Колючие ветви можжевельника больно хлестали по лицу. Возле кряжистого дуба зацепился полой за выворотень. Остановился и, отдышавшись, прислушался. Погони не было, подался в сторону шляха.

Когда показались белые стволы берез на шляху, присел на кочку. Плечо горело огнем. Нарвал подорожника, смочил лист в лужице и приложил к плечу.

Выходить на дорогу Гришка Мешкович не решался, хотя и прошло уже немало времени. Думал о том, что если б были еще дозорцы в тайном залоге — дали бы о себе знать. Долго сидел у дороги, посматривал по сторонам. Ни верховых, ни мужицких телег не видно. Когда солнце перешло за полудень, поднялся и, не выходя на шлях, пошел окольной тропкой.

Вечером Мешкович огородами подошел к деревне. Возле одной из хат увидел ребенка.

— Мамка в хате?

Увидав незнакомого, мальчишка испугался и, заплакав, убежал. За ним прошел и Гришка. В хате баба взяла ребенка на руки, молча и без удивления смотрела на Гришку.

— Не знаешь, баба, есть ли в деревне залог? — Мешкович устало опустился на скамью.

— Вроде нет, — и пожала плечами.

Мешкович облегченно вздохнул.

— Посмотри-ка, что там у меня… — сморщился Гришка, снимая рубаху.

Баба тряпицей вытерла засохшую кровь. Прикладывая листья аира, качала головой. Все плечо покраснело и дышало жаром. Баба стянула с шеста чистую рубаху:

— Надевай.

— Рубаха у тебя есть, а где твой хозяин? — Мешкович с трудом натянул сорочку. Она была тесной.

— Известно, — замялась, — на барщине. Хлеба молотит.

— Молотит… в лесу?

— Пытлив ты больно, — баба отвернулась и завозилась у печи. Она поставила на стол миску крупника. Мешкович поел. Видно, от усталости потянуло на сон. Но поднялся.

— Добрая ты, — сказал ласково и вспомнил свою Марфу. — Сбережет тебя бог!.

Ночевал Гришка Мешкович в копне сена. Было душно, всю ночь мучила жажда и спал плохо. Виделись страсти. Казалось, летел куда-то в пропасть. Рано утром поднялся и зашагал по холодку. Шел и дивился тому, что ноги становились тяжелее с каждым шагом, а в голове все больше шумело. Подумалось, что после смерти Марфы слаб стал и стар. К вечеру совсем выбился из сил. С трудом добрался до деревни. Мужик пустил в хату и предложил трапезу. От еды отказался и завалился на солому.

Утром сообразил, что не в усталости дело. Вся спина, грудь, ноги горели огнем. «Захворал», — решил он и попросил у мужика браги. Ее не оказалось, Но у кого-то хозяин все же раздобыл келих сивухи.

— Отлежись, — посоветовал он.

— Не могу. Идти надобно.

— Твоя воля, — пожал мужик плечами.

— Далеко ли до Горваля?

— Далеко. Скоро будет место Житковичи. Потом, сказывают, за сто верст место Калинковичи. А там останется недалече. Верст еще с половину сотни.

Шел Гришка Мешкович, и жаркой голове не давали покоя мысли: дойти бы быстрее, найти Гаркушу. А там бы отлежался в хате или черкасском лагере.

Верст за двадцать до Калинковичей Гришку Мешковича настигли фурманки — ехали мужики за лесом. Забрался в телегу, лег на сено и не мог понять, в дрему ли впал, или в забытье; Как из тумана, выплывало лицо ксендза Халевского, вскудлаченная голова Карпухй, кунтуши, кунтуши… Потом мужики напоили его кислым молоком, ему полегчало. Но когда свернули со шляха и Мешкович слез с телеги, почувствовал, что идти не может. Кое-как доплелся до деревни. Седой согбенный старик с удивлением рассматривал незваного гостя и хрипловато гундосил:

— А я думал, хмельной. Водит тебя в стороны… Думал, с чего это бражничал мужик? — выставив ухо, сморщился: — Про что спрашиваешь?.. Стар я, глух.

— Не слыхал, где казаки ховаются?

— В лесу ховаются. Где ж им ховаться!

— Лесов вокруг много. В какую сторону ни иди — лес. — Мешкович смочил языком сухие губы.

— Кто тебя знает, что ты за человек и откуда ты, — кряхтел дед, недоверчиво оглядывая Мешковича. — Может, паны тайно послали тебя? Ходишь да высматриваешь. Мне помирать скоро, и грех на душу брать негоже. Не ходил я за казаками…