Навеки вместе - [42]
Небаба сложил кукиш и ткнул его в самый нос смотрителю:
— Вот!.. Православные с древних времен в лице своих предков имели святую веру, крещение, духовных пастырей и все церковные предписания!
— Прикажи, пан атаман, чтоб гробниц не трогали, — настаивал на своем смотритель.
— Сам иди проси чернь и казаков. Это их дело. Могут и уважить твою просьбу… А просить будешь, помни: униатский епископ Иосафат Кунцевич православных из могил выкапывал и волкодавов человечьим мясом кормил…
Ушел смотритель. Ушел Шаненя. Долго сидел один в шатре Небаба, думал. Тускло горела свеча. Примостившись на маленьком походном столике, на лоскутке бумаги написал цифирью записку атаману Гаркуше, который стоял загоном под Речицей. Просил в письме, чтоб шел на Пинск как можно быстрее…
Когда начнет светать, записку возьмет ремесленный человек Гришка Мешкович…
Глава вторая
Тайным ходом войт Лука Ельский, гвардиан пинский ксендз Станислав Жолкевич и прислужник вышли на берег Пины. В птичнике прислужник наскоро перевязал войту раненую руку. К счастью, казацкая пуля не задела кость.
— О, матка боска!.. Схизматики подлые… — твердил прислужник, вздыхая и охая.
Пан Лука Ельский молчал. Только желваки вздрагивали под бледными гладковыбритыми щеками. Он изредка поворачивал голову и прислушивался к недалеким гулким выстрелам. О, если б было у него сейчас войско! Переколол бы всех казаков, а мужиков посадил бы на колья! Сквозь зубы процедил прислужнику:
— Коней!
Через несколько минут трое скакали по дороге на Иваново. Около полуночи были там. В Иванове их ожидали рейтары и капрал Жабицкий. Рейтары, отступая под натиском казаков, удачно проскочили, мост через Пину. Правым берегом дошли до села Кончицы. Там бродом перебрались на левый берег. Увидев Жабицкого, пан Ельский обрадовался, хотя и высказал ему свое неудовольствие рейтарами. Жабицкий пощипал рыжий ус.
— Чернь, ваша мость, мерзкая чернь! Хлопы в сговоре с казаками. Перебили стражу и открыли ворота черкасам.
— Работные люди воду мутят…
— Будут кровью платить, ваша мость.
«Кровью…» — Лука Ельский так натянул поводья, что конь остановился и, фыркая, попятился. «Кровью…» Пока не чернь — Речь Посполитая обливается. Полки коронного войска разбиты под Пилявцами. Поля усеяны трупами. Не исключено, что теперь королю придется заключать мир с Хмелем. Мир на время, пока его величество соберет новое войско. И, как несчастье, как напасть: едва поднимаются черкасы — начинает шевелиться чернь на Белой Руси. От Берестья до Березины дороги не спокойны. Бродят шайки гезов, нападают и жгут имения. А весь юг Белой Руси, словно в лихорадке, будоражат казацкие загоны. Под Лоевом появился загон полковника Кричевского. Как мог Кричевский решиться на такой шаг?.. И целой полосой от края до края шугает полымя: Чериков, Бобруйск, Слуцк, Быхов, Игумен. Добирается до Минска… Ведут холопов казацкие предводители Гаркуша, Кривошапка, Гладкий, Голота, Небаба… О, святая Мария! Душное, нестерпимо душное время!
На минувшей неделе гетман Радзивилл уведомил секретным чаушем, что отряд стражника Мирского, а также сто двадцать драгун хорунжего Гонсевского и наемные рейтары немца Шварцоха выступили из Несвижа и будут стоять в Хомске.
Когда усталые, взмыленные кони принесли всадников в Хомск, над сине-дымчатым лесом стоял короткий октябрьский закат. В светло-голубом камзоле сбежал с крыльца седоголовый пан Мирский. Он обнял Луку Ельского:
— Бежал. Бежал от схизмата и злодея, — простонал Лука Ельский. — Лучше бы я лег на поле боя!
Мирский замахал руками:
— Не хочу о том говорить! Где шановное панство? Где ксендз Халевский?
— Ничего не знаю! Да сохранит их господь…
— А пани Ядвига, панич Евгениуш?
— В Варшаве, — войт закрыл лицо ладонями.
Из дома вышел хорунжий Гонсевский. Он тоже обнял Луку Ельского и, увидев Жабицкого, радостно ударил ладонями:
— Капрал!.. Ты готов на охоту? Ясновельможный пан гетман был доволен тобой!
Капралу Жабицкому сейчас было не до веселья, не до шуток. Он смертельно устал и голоден. Но перед воеводой и паном Гонсевским улыбнулся широко и браво:
— Так. Была славная охота!
В покоях ярко горели свечи. Стол был богато убран. На нем все: от всяких разносолов до антоновских яблок и душистой мальвазии.
— Воля Брестского собора непорушна и вечна, как Речь Посполита! — Мирский поднял палец, на котором сверкнул дорогой перстень. — Никто не изменит ее: ни Хмельницкий, ни московский царь. Богом дан нам этот край!
Еще не успели выпить вина шановные гости, как пан Мирский отправил срочного чауша в Несвиж. Гонец хлестал коня и мчался по дорогам, обгоняя ветер. Утром прискакал в Несвиж. Депешу прочитал гетман Радзивилл и дал согласие немедля выступить к Пинску. С этой вестью чауш умчался в Хомск.
Литовский стражник пан Мирский ждал возвращения чауша к вечеру. Солнце закатилось за крыши хат, а он не вернулся. Ложился спать с тяжелым предчувствием и приказал слугам, когда прибудет гонец, чтоб разбудили его. Но не прискакал чауш и ночью. Только утром к коновязи пришел рысак и тревожно заржал, бренча уздечкой. Слуги вытерли окровавленное седло и, стреножив коня, увели его на пастбище.
Роман И. Клаза «Белая Русь» посвящен одной из ярких страниц в истории освободительной войны народных масс Белоруссии в XVII веке. В центре произведения — восстание в Пинске в 1648 году, где горожане и крестьяне совместно с казаками, которых прислал на помощь Богдан Хмельницкий, ведут смертельную борьбу с войсками гетмана Радзивилла.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.