Навеки твой, Лео - [27]

Наш поцелуй становится интенсивнее, языки переплетаются, переплетаются, мой интуитивно затевает танец с его языком. Я наклоняю голову, и поцелуй делается еще глубже, посылает искры прямо мне в горло, в живот и прицельно между ног.

Я провожу другой рукой по его затылку, обхватываю его голову и провожу пальцами по густым шелковистым волосам.

И возвращаюсь к реальности, почувствовав вздыбленную, сморщенную кожу шрама под мягкими волосами, у основания черепа. Едва мои пальцы начинают двигаться от его левого уха к середине затылка, Джейк отрывает губы от моих, но жар от поцелуя все еще отражается в его глазах.

— Что с тобой случилось, Джейк? — спрашиваю я. Это похоже на адский шрам.

Он смотрит на меня с минуту, словно раздумывая, отвечать или нет. И наконец говорит:

— Помнишь, я рассказывал, как вытворял глупости, чтобы заслужить презрение отца?

Я, нахмурившись, киваю.

Жар в его глазах угас, теперь он пристально наблюдает за мной.

— В результате некоторых я и повредил затылок. Когда-нибудь я тебе все расскажу, Эви, обещаю. Но как насчет того, чтобы приступить к ужину?

Продолжая хмуриться, я снова протягиваю руку к его волосам и провожу по шраму. Джейк закрывает глаза и выдыхает, потом подносит мою руку к губам и целует.

— Чертовски приятно, — бормочет он.

Он за руку ведет меня на кухню и усаживает на барный стул.

— Давай я налью тебе бокал вина, а сам схожу переоденусь, — предлагает Джейк.

— Давай лучше я открою и разолью вино, пока ты будешь переодеваться.

— Отлично. Винный бар — под стойкой у холодильника, открывалка — в ящике. Стаканы — в этом шкафу. — Он указывает на верхний стеклянный шкафчик, полный бокалов для вина и шампанского.

— Поняла.

Он выходит в коридор, а я принимаюсь за выбор вина.

Через десять минут он возвращается на кухню в поношенных джинсах и черной футболке. Босиком, волосы влажные. Наверное, наскоро принял душ. Он улыбается мне, и я протягиваю ему бокал вина.

— Красное, — говорю я. — Надеюсь, все правильно. Подходит к красному мясу и вообще.

Я впервые вижу его в футболке и в очередной раз отмечаю, какие у него широкие плечи, крепкая и мускулистая грудь, как напрягаются бицепсы, когда он берет бокал вина и протягивает его мне со словами:

— За начало.

Я улыбаюсь, тихонько чокаюсь с ним и делаю глоток, хотя уже начала потягивать вино, пока ждала у стойки.

Он подходит к холодильнику, достает пакет и, снимая оберточную бумагу, говорит:

— Можно тебя спросить? Ты сказала мне на днях, что в старших классах ни с кем не встречалась. А почему?

Я сижу на кухне Джейка, потягиваю вино, а он тем временем готовит для меня ужин. Я чувствую себя защищенной и расслабленной, поэтому отвечаю Джейку честно, хотя никогда и никому не рассказывала о своих школьных годах.

— Когда мне было пятнадцать, у моей приемной мамы, Джоди, обнаружили рак, и они с мужем решили, что больше не будут брать приемных детей. Я не была с ними близка, да и они мало интересовались нами — девчонками, которых приютили. Они не были злыми, просто немного равнодушными и усталыми. Только и делали, что смотрели телевизор, а до нас им было мало дела. Мы жили под одной крышей, они давали нам все, что требовалось, но эмоционально они не были нам родителями, во всяком случае, на мой взгляд. Но мне там было хорошо. Мне нравился дом, нравились девочки, с которыми я жила, и я считала, что в моем положении ничего лучшего и быть не может.

Но потом пришлось переехать к другой паре, и они не скрывали, что я и другие девочки для них обуза, что взяли нас исключительно ради денег. И я, и другие девочки, Женевьева и Эбби, были попросту их рабынями. Мы готовили, мы убирали и ухаживали за их шестилетними близнецами — кстати, хорошая прививка от ранней беременности, хоть чему-то нас это научило. Приемные родители просто сидели на задницах, а если им что-то было нужно, могли кликнуть любую из нас, чтобы мы сбегали и принесли. Приемная мать, Кэрол, постоянно отпускала реплики обо мне, о моей фигуре, волосах, слабом характере, — просто так, из вредности. Ко мне она придиралась больше всех, но, когда дело касалось нашего обеспечения, она вела политику равных возможностей. То есть не тратила ни одного лишнего цента на наши нужды, и наша одежда всегда была поношенна и слишком мала. В школе девочки смеялись надо мной, они думали, что я ношу тесные шмотки, чтобы мальчишки обращали на меня внимание. Обзывали шлюхой и похуже, а парни и относились как к шлюхе, так что я старалась держаться от всех подальше.

Я замолкаю, меня снова охватывает тяжелое одиночество тех дней. Делаю глоток вина и продолжаю:

— Я и так была не слишком уверена в себе, но Кэрол сделала свое дело: стало еще хуже. Тут уж было не до приятелей и не до свиданий. Каждый день я обедала в библиотеке, а после школы шла домой и убирала дом Кэрол и Билли. В день, когда мне исполнилось восемнадцать, я устроилась на работу в «Хилтон» и съехала от них с намерением три месяца ночевать на диване у Женевьевы. Она уже полгода как переехала из приемного дома к своему парню и сказала мне, что я смогу пожить у них, пока не скоплю достаточно денег для первого взноса за квартиру. Но через два месяца ее парень начал клеиться ко мне. Жен меня выставила, и мне некуда было идти, поэтому днем я работала, после работы шла в библиотеку и три часа спала за столом в углу, пока они не закрывались. Потом шла на подработку в какую-нибудь кофейню и возилась там с кофе, пока не наступало время вернуться на работу, а там, к счастью, есть душ в туалете для сотрудников, которым можно пользоваться.