Наваждение - [62]

— Я приехала навестить родственницу здесь, в Калифорнии. Пошла прогуляться и увидела ваши фотографии в выставочном зале здесь, в «Венеции». Там я и…

Его лицо просияло.

— Я очень рад, что ты побывала на этой выставке, — сказал он несколько смущенно. — Там мои самые лучшие работы. И самая лучшая фотография твоей бабушки. Она напоминает мне, что когда-то я был совсем неплохим фотографом. Это особенно важно в последнее время, а то — сплошная реклама: кубики льда в водке и все прочее в таком же духе. Я так никогда и не женился, — добавил он гордо, как будто Ники это должно было обрадовать.

Он опять помолчал, затем опустил взгляд на свои сложенные руки, явно подбирая слова для следующего вопроса.

— Ты сказала, что приехала навестить родственницу, — тихо произнес он. — А твоя мама… Она тоже приехала? Потому что если да, то… Если она захочет… Если она сможет понять…

— Моя мама тоже умерла, — спокойно сказала Ники и увидела, как побледнело лицо Ральфа Сандемана. Она не хотела делать ему больно, но таковы уж были факты, и его доля ответственности ведь здесь тоже есть. — Ее убили, когда она была совсем молодой.

— Кто это сделал?

С минуту Ники размышляла, стоит ли говорить ему все то, о чем она подозревала. Это лишь причинит лишнюю боль. Ральф Сандеман казался ей порядочным человеком, и его разлука с Моникой Веро была вызвана не его жестокостью и коварством, а лишь безжалостной войной, искорежившей их судьбы.

— Его так и не нашли, — ответила она.

Ральф Сандеман медленно кивнул. Его губы шевелились, но Ники не могла расслышать слов. Затем он опустил голову и опять зарыдал сухими отрывистыми рыданиями — о своей дочери, которую никогда не видел и никогда теперь уж не увидит.

Наконец ему удалось справиться с собой, и он взглянул нанес.

— Тебе ведь пришлось несладко?

— Ничего, справилась, — ответила Ники. Меньше всего ей была нужна его жалость.

Он улыбнулся сквозь слезы.

— Ты такая же смелая… Она тоже была сильной… Моника была борцом. Расскажи мне побольше о себе, — попросил ее Ральф. — Где ты живешь? Где учишься?

Она рассказала ему, что учится в Бернарде в Нью-Йорке.

— Переведись сюда, — сказал он неожиданно. — Переведись в Лос-Анджелесский университет. Ведь ты же живешь одна. И я тоже. Это даст нам возможность поближе познакомиться.

— Неплохая мысль, — сказала Ники без всякого воодушевления.

Ральф почувствовал ее интонацию и вздохнул.

— Я понимаю, — сказал он. — Я не заслуживаю этого. Правда, Ники? У тебя моя фамилия, моя кровь, но где-то в прошлом все пошло наперекосяк… История — как скорый поезд: кто зазевался — попал под его колеса. Те мгновения счастья, любви, просто жизни, которую хотелось сохранить, дети, которых мы хотели иметь — все, все сметено. Но, Ники, клянусь тебе, я…

Она почувствовала, как трудно ему говорить от нахлынувших чувств. На этот раз она была искренне тронута. Она подошла к его стулу и встала перед ним на колени.

— Я очень рада, что смогла встретиться с тобой, рада узнать тебя, понять, что ты за человек. Но не думаю, что теперь можно что-нибудь изменить, Ральф…

Он посмотрел на нее и попытался улыбнуться.

— Для меня это уже изменило, Ники. Я надеюсь, что ты сможешь простить меня, что я смогу стать тебе… настоящим дедушкой.

— Мне нечего прощать, — сказала она. Она поверила ему, что он действительно не знал, что Моника Веро была беременна от него. Но когда он заговорил о более близких отношениях, она еще сильнее поняла, что они в сущности совершенно чужие друг другу люди, возможно, даже более чужие, чем она и Пеппер. Странно, что, идя сюда, она больше всего боялась, что он не примет или оттолкнет ее, а теперь не знала, хочет ли вообще впускать его в свою жизнь.

— Мне надо идти, — сказала она. — У меня здесь встреча. Он с достоинством принял ее неожиданный уход.

— Можно, я буду писать тебе в Бернард? — спросил он, провожая ее до двери.

— Ну конечно же. Может быть, нам удастся… — Она пожала плечами.

Он понял, что она хотела сказать.

— Может быть…

Когда он стоял, придерживая для нее дверь, она прочла в его глазах немую просьбу и, уступая этому невысказанному желанию, наклонилась и, прощаясь, поцеловала его.

Идя по дорожке, она опять оглянулась и увидела, что он стоит у окна своей гостиной, глядя ей вслед. Она не знала, вернется ли сюда когда-либо и что ей делать с этим неожиданно появившимся дедушкой, из легенды ставшим реальностью. Хотя Ники и была рада тому, что он действительно любил ее бабушку, но какое теперь это имело значение для Моники? Или для Элл, которая однажды рассказывала Ники, как долго и безнадежно искала его.

Все произошло слишком поздно.

Когда она вернулась домой, там вовсю шла подготовка к большому приему по случаю Дня Благодарения. В одном из уголков внутреннего дворика был устроен навес, подъезжали машины с едой из ресторанов, всюду расставляли букеты цветов.

В центре всего этого бедлама находилась Пеппер, отдающая бесчисленные распоряжения. Она не обратила внимания на задумчивость Ники, лишь объявила ей, что праздник начнется в восемь и она должна выглядеть как можно лучше.

Ники прошла в свою комнату, задернула шторы и стояла там в полумраке, стараясь осознать то, что произошло сегодня, думая о том, как бы все обернулось, если бы Ральф Сандеман не отправился в Испанию делать свои фоторепортажи, если бы он вернулся к Монике и узнал о дочери, которая у них родилась.