Наваждение - [45]

Звать больше не имело смысла. Изабелла радостно обернулась к Джаджу.

— Что же происходит?! Ведь сейчас октябрь. Боярышник цветет… а посмотрите туда, видите буки?.. какие нежные зеленые листья… Тихо, слушайте!..

Они прислушались… Кукушка. Смолкла, опять закуковала. В сильном сомнении, бодрствует он или все-таки спит, Джадж протер глаза.

— Весна, совершенно очевидно… но как это возможно?

— О, если бы спуститься туда!

Они согласно посмотрели вниз — до земли высоко, а спуск по стене весьма рискованный.

Высунувшись из окна, Изабелла снова и снова глубоко вдыхала сладостный, благоуханный воздух…

— Прекрасно!.. Прекрасно!..

Ее внимание опять привлек человек.

— Какая иллюзия! Таких людей не бывает, во всяком случае в наши дни. Оптическая иллюзия. Ведь живой человек обязательно бы откликнулся.

Джадж снова крикнул, и снова безрезультатно. Вдруг человек наклонился, что-то взял, и, когда выпрямился, у него в руках оказался музыкальный инструмент, формой напоминающий скрипку, а по размеру чуть больше современного альта. Человек коснулся струн смычком и заиграл мелодию, только что слышанную ими в соседней комнате.

Наслаждаясь музыкой, Изабелла устроилась поудобнее — отступила чуть-чуть назад, поставила локоть на подоконник и уткнулась в ладонь подбородком. Джадж немного посторонился, освобождая ей место. Небольшой инструмент глубоким звучанием напоминал нечто среднее между виолончелью и контрабасом; низкие вибрирующие тона вызывали у Изабеллы странное, непонятное волнение. Архаичная, звучавшая как бы из далекого прошлого мелодия была естественна, будто навеянная самим ландшафтом. Каждая долгая звучная нота завораживающей, полной неожиданностей музыкальной фразы заключала в себе целый мир. Но более всего Изабеллу волновала какая-то могущественная, глубокая, вместе с тем деликатная и страстная мысль, медленно развивающаяся по ходу игры.

К Изабелле словно вернулись чувства, испытанные последний раз лет десять назад, и неожиданно поняла, сколь много прожила на свете. Внезапно ее подхватила и увлекла волна юности: необузданность, меланхолия, дерзость, вдохновение и надежда, — но лишь как далекое воспоминание, уж не для того ли, чтобы посмеяться над ней… Когда музыка смолкла, в глазах у нее стояли слезы, на сердце щемило, и все-таки она не чувствовала себя несчастной…

Голос Джаджа вывел ее из задумчивости:

— Изабелла!..

— Это музыка самой весны, — сказала она, не оборачиваясь. — Томишься, страдаешь и не знаешь почему.

— Когда-то музыка, верно, звучала именно так.

— О, вы тоже это чувствуете?

— Музыка, очевидно, очень-очень старинная…

Разговаривая, едва ли они сознавали смысл своих собственных слов.

Музыкант снова наклонился, и теперь виднелась только его голова. Наконец Изабелла повернулась и, мельком заметив напряженное, страдальческое выражение лица Джаджа, перевела взгляд на конверт, который он держал в руке.

— Что это?

— Нашел на полу, — протягивая конверт, ответил Джадж.

Письмо из адресованного миссис Ричборо в «Метрополь» конверта, видимо, потерялось. На обратной стороне конверта чернилами были набросаны несколько первых тактов только что прозвучавшей мелодии.

— Похоже, его сдуло на пол, — предположил Джадж. — Она, должно быть, куда-нибудь его положила, чтобы просохли чернила, и, чего-то испугавшись, в спешке забыла.

Несколько секунд Изабелла изучала конверт, потом сунула в сумочку.

— Эта женщина не преминет вести записи даже в Судный день. А почему бы и нет? Да и что для нее эта музыка!

— А для нас?

Они стояли у окна, но не смотрели туда; Изабелла странно улыбалась.

— Думаю, очень многое.

— Что же именно?

— А вы не чувствуете?

— Чувствую огромное, неописуемое счастье.

Она обняла его за шею и крепко прижалась к нему, приникнув лицом к его плечу: ее волосы слегка касались его щеки… Вдруг резко отпрянула — разгоряченная, вся в слезах…

Джадж прерывисто дышал, глаза у него потемнели. И все же он не решался ее обнять.

— Что случилось, Изабелла?

— Вы жестоки!..

— Я жесток?!.

— О, оставьте меня!..

Отвернувшись, она опустила голову.

— Изабелла, послушайте… Я не имею права…

— Знаю. Слышала тысячу раз… Для вас закон важнее любви.

— Изабелла, ответьте… Пожалуйста, ответьте… Разве вы свободны?

— Не хочу отвечать. Вы должны дать мне все или ничего, — она резко повернулась. — Если я не стою того, то вообще ничего не стою…

Еще не смолк завораживающий странностью обертонов мягкий металлический голос Изабеллы, как через открытое окно с порывом ветра в комнату ворвался запах фиалок и примул. Она стояла прямо перед ним, нежная и страстная девушка в изящной одежде, будто его второе «я», будто его собственная душа, отраженная в магическом зеркале. Единственные из людей, они двое обрели счастье познать сокровенные глубины друг друга… Эти тонкие губы, секунду назад произнесшие резкие слова, пожелай он только, раскроются в нежнейшей, полной любви улыбке…

Они молча смотрели друг на друга. Неожиданно вновь зазвучала музыка. Та же мелодия. Изабелла вздрогнула и отвернулась от Джаджа… Мелодия та же, исполнение совсем иное — взволнованная разговором, Изабелла тем не менее вся ушла в музыку. Играли быстрее и зажигательнее, на более высоких тонах, к тому же staccato. Неторопливая, завораживающая мелодия вдруг обернулась веселым, ликующим танцем — даже заливавший комнату солнечный свет сделался еще радостнее и ярче… Не понимая, да и не желая понимать, перемен в настроениях музыканта, Изабелла перестала хмуриться, и на сердце у нее посветлело…