Наваждение - [11]

Квентин свернул на гравийную дорожку и остановился у входа. Все, пора идти. Домработница Марта взяла выходной. Значит, Конни теперь одна. Остается надеяться, что сегодня она не в плаксивом настроении. Или, Боже упаси, не злится. В такие моменты она отказывается сказать хотя бы слово, демонстративно смотрит в одну точку и шумно вздыхает, чтобы показать, как ее гнетет печаль.

Квентин взял кейс и захлопнул дверцу машины. Впрочем, неважно, что у нас сегодня в программе, рыдания или вздохи ведь у него есть хорошая новость.

Слава Богу, через пару дней здесь будет Эвелин Флауэр.

Эвелин добралась до дома Блейнов только к полудню. В субботу она отвезла Дженнифер в колледж в Чикаго. После объятий и смеха сквозь слезы сестры попрощались. Эвелин было тяжело расстаться с Дженнифер. Всю дорогу в Вермонт все вокруг казалось ей мрачным и безрадостным.

Может, это и хорошо, что ей пришлось поехать на северо-восток. Времени горевать не останется. Она прилетела сюда самолетом, и, когда в иллюминаторе увидела желто-коричневые горы, у нее на душе стало легче. Здесь действительно оказалось красиво.

Это похоже на отпуск. Эвелин так давно не была в отпуске, что успела забыть, какой чудесный эффект оказывает перемена обстановки. Маленькая машина, которую она взяла напрокат, быстро домчала ее до Эдаманта.

Немного поплутав по городку, Эвелин разыскала дом Блейнов. Она не сразу смогла рассмотреть его, так органично он вписывался в окружающий пейзаж. Современный и очевидно дорогой, он словно прятался в осеннем парке и походил на сказочный домик.

Присмотревшись, Эвелин обнаружила, что дом очень большой. На каждом этаже — а всего их было три — одна из стен была стеклянной, и в ней отражались клены и небо.

Казалось, дом дышал покоем. Дженнифер очень понравилось бы здесь, лучшего места для раненой души не найти, подумала Эвелин.

Она сделала глубокий вдох, и ей показалось, что она вдыхает не воздух, а само умиротворение. Теперь Эвелин была рада, что приехала.

Но радость оказалась недолгой. Где-то в глубине дома хлопнула дверь. Эвелин подняла глаза и увидела, что на открытой веранде стоит Конни и вся трясется от ярости.

— Ненавижу тебя! — обращаясь к кому-то в доме, визжала она голосом, похожим на клекот разгневанной птицы. — Тебе на меня наплевать! Тебе даже на ребенка наплевать! Ты занят только собой! Квентин Блейн, я вас ненавижу! — Ее голос оборвался, и она бессильно опустилась на деревянный пол, закрыв лицо руками. — Ненавижу, — рыдала Конни. — Ненавижу тебя…

Эвелин выскочила из машины и через две ступеньки помчалась по лестнице, ведущей к входу. Она подбежала к Конни и крепко обняла ее. В эту минуту на веранду из комнаты вышел Квентин Блейн. Эвелин осуждающе посмотрела на него.

— Что здесь происходит? — спросила она. Она так волновалась за Конни, что даже забыла поздороваться. — Что вы ей сделали?

Она погладила Конни по голове, потом снова посмотрела на Квентина в ожидании ответа. Но он ничего не сказал, и по его глазам тоже ничего нельзя было прочесть. Что же все-таки было в его взгляде? — мелькнуло у Эвелин в голове. Одиночество?

Наконец слезы Конни высохли. Она сидела с каменным лицом на своей постели и теребила вышитое атласное покрывало. Каким-то чудом ее роскошные светлые волосы, собранные в высокую прическу, не растрепались даже после безудержных рыданий. Она аккуратно вытерла тушь, растекшуюся под глазами. Эвелин с удивлением отметила, что в несчастье кузина стала еще красивее. Вздохнув, Конни откинулась на подушки, положив ладонь на свой живот, довольно большой для семи месяцев. Но беременность шла Конни. Большой живот только подчеркивал стройность ее ног и изящество рук.

— Эвелин, он просто садист. Он не дает мне ни копейки из денег Талберта, и только потому, что ему нравится меня мучить.

Эвелин, которая сидела на постели, утешая ее, пересела в кресло.

— Будет тебе, Конни. Это уже смахивает на мелодраму, тебе не кажется?

— Нет, не кажется. Он хочет, чтобы я жила тут как рабыня и чтобы мне приходилось выпрашивать каждую малость. Каждый кусок хлеба, каждую тряпку. Все.

Эвелин обвела взглядом большую уютную комнату, явно недавно отремонтированную. Мебель, обитая голубым сатином, прелестные гардины в цветочек, повсюду бесчисленные баночки и флакончики с дорогой косметикой. Что-то не похоже на тюрьму… А на самой Конни было красивое синее платье для беременных, определенно из натурального шелка. Она вовсе не походила на обиженную сиротку. Но Эвелин уже пришлось не раз убедиться, что иногда люди расплачиваются за удобства не только деньгами. Бывает, за красивые платья платят подчинением, полной зависимостью, что для натур свободолюбивых совершенно непереносимо. Человек, который щедро оплачивает дорогой шелк и безделушки, может быть очень жестоким. Взять хотя бы отца самой Эвелин. Он давал ее матери все необходимое в материальном смысле, но в эмоциональном — не давал ничего. Это все равно что дать умирающему от жажды в пустыне чековую книжку и сказать, что вернешься проведать его через пару дней.

К счастью, Конни не интересовало мнение Эвелин. Она подсунула себе под спину еще одну подушку и продолжила: