Навь и Явь - [15]

Годы пролетали, как облака в небе. Ванда уж давно оставила её в покое, а потом как-то незаметно обзавелась супругой, взяв её из соседнего Светлореченского княжества. Так же незаметно исчезла светловолосая кошка и с гуляний, увязнув в семейной жизни, но на опустевшее место всегда приходил кто-то новый: подрастала другая молодёжь, которая смеялась новым шуткам и слагала новые песни. А матушка, твердившая Крылинке «не отчаивайся», сама уже понемногу начала терять надежду, а потому, когда в их дом постучалась вдова Яруница, державшая свою небольшую кузню в Седом Ключе, была рада и такой доле для своей дочери.

В одну из Лаладиных седмиц, которые Крылинка посещала уже просто по привычке, к ней подошла стройная, сухотелая кошка с добрыми светло-серыми глазами, в которых светилась мягкая мудрость прожитых лет. Была она ещё крепка, её плечи и осанка сохраняли молодую прямоту и стать, а походка – хищную кошачью плавность. Из-под барашковой шапки виднелись виски, словно схваченные инеем – то проступала чуть приметная щетина. Чёрный кафтан с золотой вышивкой ловко сидел на ней, перетянутый алым кушаком, а на ногах красовались сапоги с тугими голенищами, подчеркивавшими худобу поджарых икр.

– Здравствуй, милая, – поклонилась кошка Крылинке. – Вижу, пригорюнилась ты тут одна, скучаешь.

– И тебе здравия на долгие лета, тётя Яруница, – усмехнулась Крылинка. – По-молодецки выглядишь сегодня!

– А мне что – приодеться только, и опять вроде как молодая, – с добродушным смешком ответила та, слегка смущённо оправляя полы нарядного кафтана.

В Лаладину седмицу гуляла молодёжь, ещё не нашедшая своих избранниц, так что же привело сюда Яруницу, которой перевалило уже за две сотни? Отчего она так щеголевато принарядилась, не оставляя ни у кого сомнений, что она ещё вполне ничего и даже – ого-го?

– Зачем одной скучать? Пойдём-ка, посидим где-нибудь, – пригласила она. – До плясок и забав я уж не охотлива, а вот угощений тут полно – найдём, чем челюсти занять...

Чтобы «занять челюсти», Яруница прихватила с одного из столов целого запечённого гуся, а Крылинка – несколько ватрушек и блинов с разной начинкой. Не забыли они и кувшин хмельного мёда в придачу, дабы беседа стала ещё приятнее. Вдали от шумного праздника, под прохладной сенью деревьев Яруница расстелила белый, пахнувший чистотою платок, и они разложили на нём еду, а сами устроились прямо на мягкой травке. Солнечные зайчики беззаботно мельтешили вокруг, звенели голоса птиц, ветер обнимал за плечи; какого-то подвоха от тёти Яруницы, которую Крылинка знала с самого своего детства, ждать казалось нелепым. Хоть была она в основном мастером по мирным приспособлениям – скобам, дверным петлям, гвоздям, кухонным ножам, топорам, плугам и прочей нужной в каждодневном быту утвари, но изредка, под настроение, делала кинжалы и простенькие украшения. У Крылинки в шкатулочке ещё хранились скромные серёжки с кошачьим глазом, подаренные ей Яруницей.

– Вижу, тоскуешь ты, девонька, – молвила кошка, наполняя мёдом чарки. – И меня печаль язвит: супругу мою уж давно погребальный костёр взял, дети выросли да из родительского гнезда разлетелись... Только и есть у меня утешения, что две отрочицы способные, коих я приняла в учёбу.

Она смолкла, выпила, утёрла рот и задумчиво стащила шапку: день был тёплый. Пепельная коса распрямилась вдоль её спины, а череп серебрился, видимо, не бритый уже дня три-четыре. Под морозной дымкой щетины проступала пара небольших шрамов, кои не были редкостью у тружениц молота и наковальни: с оружейной волшбой шутки, как известно, плохи, да и у опытного мастера случаются порой осечки.

– Ты это к чему клонишь, тёть Ярунь? – также осушив свою чарочку, спросила Крылинка, хотя догадка уже обрисовывалась в её голове.

Яруница улыбнулась, отчего её приятное и доброе лицо стало ещё приветливее и светлее.

– Догадаться, к чему я клоню, не составляет труда, – сказала она. – Ступай ко мне в жёны, дитя моё, я тебя не обижу. Ты меня сызмальства знаешь, я тебя тоже – почитай, выросла ты у меня на глазах... Нужды мои скромны: лишь бы была чистая рубашка да пирог на столе, вот и всё. На ложе супружеском докучать тебе не стану, коли не пожелаешь; веку моего осталось не так уж много, детей заводить не обязательно. Ну, а ежели благословит нас Лалада дитятком – что ж, не откажемся от такого утешения.

Горьким подарком легло на сердце Крылинки это предложение. Защемило в груди, и она невесело усмехнулась:

– Почему именно я, тёть Ярунь? Что, считаешь – всё уж? Упустила я своё счастье молодое?

Яруница замялась – видно, подбирала слова помягче. По своей доброте она не любила говорить людям огорчительные вещи.

– Одна ты до сих пор, дитятко, а годики-то летят – не заметишь, как молодость кончится, – промолвила она наконец. – Весь свой век коротать в родительском доме тоже не станешь, пора своей семьёй жить. Да что рассуждать, – перебила она себя, видя нахмуренные брови Крылинки и подозрительную влагу в уголках глаз, – давай-ка вот лучше медку отведаем!

Пока она опять наполняла чарки и отрезала от гуся удобные для еды кусочки, Крылинка украдкой наблюдала за её руками. Наверно, огонь в них был таким же покорным зверем, как в руках незабвенной Твердяны, чей образ не изгладился из сердца Крылинки и ничуть не поблёк в нём за минувшие годы.