Наука Ренессанса. Триумфальные открытия и достижения естествознания времен Парацельса и Галилея. 1450–1630 - [13]

.

Очарование природы, красота цветов и деревьев – все это сыграло свою роль, так же как и радость познания. Одна из первейших задач естественного историка – идентифицировать в природе животных и растения, описанные Аристотелем или Теофрастом, Плинием или Диоскоридом.

Как это часто бывало, гуманисты создали парадоксальную ситуацию: их акцент на труды древних авторов одновременно ускорил и задержал развитие ботанических и зоологических знаний. Это особенно очевидно в ботанике. С одной стороны, гуманисты доказали, что некоторые труды были ошибочно приписаны Аристотелю и не заслуживают почтения, с которым к ним относились. Вместо них стали использовать блестящую «Историю растений» Теофраста. Труд был переведен и напечатан на латыни в 1483 году и на греческом языке в 1497 году. С другой стороны, Диоскорида тоже часто издавали на латыни, а также немецком, итальянском, испанском, французском и греческом языках. Само по себе это не было шагом назад – таким образом подчеркивался медицинский аспект ботаники в ущерб более широким интересам. Только эти издания были иллюстрированы традиционными рисунками – отвратительными копиями некогда прекрасных оригиналов. О качестве оригинальных рисунков говорит то, что в копии, сделанной в 1512 году, иллюстрации сохранили свежесть и живость. Историки часто оказываются в тупике, глядя на шокирующую разницу между грубыми и в высшей степени условными гравюрами по дереву, иллюстрирующими травники XV века, и точностью и художественными достоинствами работ художников и миниатюристов того же времени. Было бы разумно предположить, что в XV веке конфликта не было: гравюры по дереву были скопированы с иллюстраций манускрипта, текст которого тоже копировался. Иллюстрации изображали текст, а не природу. Это взгляд, безусловно, своеобразный, но в то время еще не было независимой ботаники (и зоологии).

Лишь в следующем, XVI веке ботаники перестали зависеть только от Диоскорида и Теофраста, а зоологи – от Аристотеля и Плиния. Естественные историки начали верить, что могут работать самостоятельно (ситуация повторится в изучении анатомии человека). Сначала было некритическое принятие новых или, по крайней мере, оригинальных текстов; затем критическая оценка и, наконец, свобода и оригинальность. Для хорошо известных текстов процесс шел ускоренно. Так, Эрмолао Барбаро (1453–1493), знаменитый гуманист, редактировавший Диоскорида и Плиния, утверждал, что нашел не меньше пяти тысяч ошибок в стандартном латинском тексте, ошибок фактических и сделанных при копировании. Он опубликовал результаты своего труда в книге под заглавием «Исправления Плиния» (1492–1493). За ней последовали другие. И хотя у Плиния нашлось немало защитников, все же его репутация достоверного источника информации изрядно пострадала. То же самое могло случиться с Аристотелем и даже Теофрастом, но наконец пришло понимание того, что греческие ученые описывали средиземноморскую флору и фауну, которая их окружала, поэтому вряд ли следует ожидать, что их описания будут в точности соответствовать видам из Северной Европы. Поэтому консервативные элементы оставили попытки смотреть на все глазами Аристотеля, от чего только выиграли. Также было высказано предположение – изучать многообразную флору и фауну в разных частях света.

Один из самых интересных аспектов книг по ботанике и зоологии эпохи Ренессанса – необычайное богатство иллюстраций, которое привлекало к ним всеобщее внимание и тогда, и в наши дни. Историки XV века видели в богато иллюстрированных книгах способ заинтересовать неграмотную или полуграмотную аудиторию. В XVI веке была усовершенствована техника, позволявшая выпускать красивые тома, иллюстрированные замечательными художниками. Ботаника, зоология, анатомия, прикладные науки, открытия – все это идеально подходило для отражения в таких книгах. Иллюстрации радовали глаз и дополняли текст; но в ботанике и анатомии их роль была большей. Они могли передать то, что было не под силу словам, пока не приспособленным к техническим нуждам. Еще не существовало технического языка, точного в выражениях и известного всем, пригодного для подробного описания тех или иных форм. Ботаника, например, стала обходиться без иллюстраций, когда в XVIII веке появился такой язык. Ведь не секрет, что иллюстрации были единственным способом идентифицировать растение, неправильно или неточно описанное. Вот и авторы, понимая неполноценность чисто словесного описания, прибегли к помощи чертежников и художников, умеющих наблюдать и подмечать детали.

Какая заслуга принадлежит в таких случаях автору текста, а какая – художнику, сказать трудно. Когда книгу, в которой описаны растения, хвалят, чаще все же судят по иллюстрациям. Мы не знаем, насколько тесно авторы текста и художники работали вместе. Немногие авторы были так же дотошны, как Фукс, который требовал, чтобы художники, рисовавшие растения с натуры, переносили свои рисунки на дерево. Только он упомянул их в предисловии и поместил их портреты в конце книги. Но даже Фукс не обозначил, в какой степени он направлял художника и делал ли это вообще. Не сделал этого и его предшественник Брунфельс (1488–1534), хотя его эпохальный труд назывался «Живые портреты растений» (Herbaram Vivae Eicones, 1530), и иллюстрации Ганса Вайдица были намного лучше текста. В одном отношении использование настоящих профессиональных художников являлось недостатком: хотя художник рисовал с натуры и умел наблюдать, он имел обыкновение рисовать в точности то, что видел, со всеми изъянами и недостатками. Вот и Вайдиц рисовал растение, находящееся перед ним, таким, как его видел, во всех деталях – сломанные ветки, увядшие цветы, насекомых-вредителей. Далеко не сразу ботаники поняли необходимость руководства художниками и стали привлекать к работе иллюстраторов, а не независимых художников. Но после этого в книгах начали появляться изображения типов, а не конкретных растений. Таких проблем не было в зоологии: изображения распространенных животных были правдоподобны, а что касается экзотических созданий, которые, как утверждали авторы, жили в тропиках или в арктических районах, никто не мог сказать, похожи изображения на оригиналы или нет. В любом случае абсолютно точное изображение было менее важным, а словесное описание – проще для растений. Поэтому художественный уровень большинства зоологических иллюстраций довольно низок, и в XVI веке внимание читателя привлекал в основном текст.