Наука о живом - [2]

Некоторые приводимые авторами признаки жизни для нее неспецифичны, например цикличность. Важнейшие циклы навязаны жизни космосом — этого не отрицают и авторы. По-видимому, самым общим критерием жизни должно быть воспроизведение себе подобных и поддержание, согласно генетической программе, своей специфической структуры, и с этой точки зрения вирус оказывается живым — но только в {6} пределах той клетки, в которой он паразитирует. Выделенный в чистом виде, вирус, например гриппа или оспы, — всего лишь нуклеиновая кислота в комплексе с белком, никаких признаков жизни не проявляющая. Однако, попадая в клетку хозяина, он действительно может оказаться для нее «скверной новостью». Тут авторы правы.

Можно сделать много замечаний по отдельным главам книги П. и Дж. Медавар. Так, в частности, идею о том, что хромосомы — это средство переноса генетической информации, как и идею о репликации гена, впервые предложил не австрийский физик Эрвин Шредингер, а советский биолог Николай Константинович Кольцов (о его приоритете писал еще Дж. Б. С. Холдейн, на которого авторы часто ссылаются). В тех случаях, когда авторы пытаются перебросить мост от биологии к социологии, их выводы, как правило, представляются натянутыми. П. и Дж. Медавар, например, полагают, что Ламарк оказал определенное влияние на теоретиков французской революции. Это анахронизм: «Философия зоологии» увидела свет в 1809 году, когда все теоретики революции умерли естественной смертью, а практики были гильотинированы, и на Наполеона никакого впечатления не произвела. Что же касается попыток возрождения ламаркизма некоторыми советскими учеными, то это никак не связано с причинами социального характера.

В настоящее время ни у кого не вызывает сомнения, что социализм гарантирует всестороннее развитие человека, его врожденных способностей, которые у разных людей различаются не только количественно, но и качественно. В нашей литературе (например, в журнале «Природа») также велись подобные дискуссии, пока спорщики в конце концов не пришли к соглашению, что даже самая совершенная социальная система может обеспечить равенство в возможностях, но не в способностях.

Политические причины дискредитации дарвинизма существовали бы лишь в том случае, если бы теория естественного отбора была применима к человеческому обществу. Однако в такой экстраполяции, приводящей к пресловутому социал-дарвинизму, дарвинисты, начиная с самого Дарвина, неповинны и не несут никакой ответственности. {7}

Немало возражений вызывает и глава, посвященная демографии. Не зря в Англии эта наука идет по ведомству Британской академии, т. е. считается гуманитарной. Советские ученые также полагают, что воспроизводство населения определяется в первую очередь социально-экономическими факторами, и чисто биологический подход здесь явно недостаточен и может привести к серьезным ошибкам. Популяция людей — это не популяция дрожжевых клеток в культуре. Человек, в силу своей социальной сущности, единственное живое существо, которое, оставаясь в рамках одного биологического вида, может резко менять взаимоотношения со средой. Простой пример: одна и та же территория может прокормить лишь десятки охотников-собирателей или же тысячи земледельцев, занимающихся интенсивным сельским хозяйством. Естественно, и динамика популяций людей в обоих случаях будет разной. Читателям, которых заинтересуют социальные проблемы демографии, недостаточно освещенные авторами, можно рекомендовать книгу Боярского А. Я. и др. «Основы демографии» (М.: Статистика, 1980).

Но довольно об этом — поговорим о достоинствах книги П. и Дж. Медавар. Мне, например, весьма импонирует их подход к евгенике. Этому термину, скажем прямо, не повезло: им обозначают две разные концепции в генетике человека — так называемую позитивную, положительную, евгенику и негативную, отрицательную. К позитивной авторы относятся резко отрицательно (редактор просит прощения за случайный каламбур). Ибо это не что иное, как лженаука, пытающаяся обосновать выведение усовершенствованной породы людей, своего рода суперменов. П. и Дж. Медавар убедительно показывают как биологическую, так и моральную несостоятельность подобного подхода, и их точка зрения не отличается от мнения советских специалистов.

Иное дело — негативная евгеника, сводящаяся в конечном счете к развитой системе генетических консультаций. Цель ее — предупреждение и (в тех случаях, когда это возможно) лечение наследственных болезней человека. До тех пор, пока мы не научились «лечить больные гены», носительницам генетических заболеваний, таких, как гемофилия, целесообразно {8} отказаться от материнства. И действительно, меры, подсказываемые негативной евгеникой, применяются. В большинстве стран, например, запрещены браки между кровными родственниками, что понижает вероятность встречи в потомстве двух «больных генов». Конечно, когда возникал такой обычай, люди ничего не звали о «больных генах», но тем не менее, сами того не сознавая, добивались необходимого генетического результата. Вот так же мольеровский Журдэн всю жизнь говорил прозой, не подозревая об этом.