Наука и техника, 2006 № 05 (5) - [21]

А вот что говорит по этому поводу Н. И. Костомаров. Его мнение кажется нам более объективным.

«Общий голос современных источников единомысленно утверждает, что Анна Ивановна во все свое царствование находилась не только под влиянием, но даже, так сказать, под властию своего любимца. Основываясь на таких известиях, вошло в обычай приписывать Бирону и группировавшимся возле него немцам весь жестокий и крутой характер ее царствования. Эпоха этого царствования издавна уже носит наименование бироновщины. Но если подвергнуть этот вопрос беспристрастной и строгой критике, то окажется, что к такому обвинению Бирона и с ним всех вообще правительствовавших немцев — недостает твердых оснований. Невозможно приписывать весь характер царствования огульно всем немцам уже потому, что стоявшие на челе правительства немцы не составляли согласной корпорации и каждый из них преследовал свои личные интересы, один другому завидовал, один к другому враждовал. Сам Бирон не управлял делами ни по какой части в государственном механизме и при том он вовсе не показывал склонности заниматься делами, так же точно как и императрица; он не любил России и вообще мало интересовался тем, что в ней делалось: Бирон был эгоист довольно узкий, не успевший расположить к себе никакого кружка, сила его опиралась исключительно на личные милости императрицы. <…>

Нет никакого современного указания, что масса тех жестокостей, какие ознаменовали царствование Анны Иоановны, исходили от Бирона и совершались по его инициативе. Единственный пример, где показывается прямое участие Бирона, представляет дело Волынского. Здесь, видимо, ясно, что мстительный Бирон преследовал Волынского неутолимо, потому что обер-егермейстер становился поперек дороги любимцу и покушался занять его место в милости у императрицы. Это касается до множества других лиц, подвергшихся опале при Анне Иоановне, но приписывать бедствие, постигшее того или другого из них, всесильному любимцу государыни можно только гадательно, основываясь на известиях, что все, доходившее до государыни и исходившее от нее, проходило через ее любимца.

Есть еще более важное соображение: жестокости и вообще крутые меры, которыми отличалась эпоха царствования Анны Ивановны, не были исключительными свойствами этой эпохи; не с ней начались они появляться в России, не с нею и прекратились. Правление Петра Великого ознаменовалось еще более жестокими, крутыми преследованиями всего противного высочайшей власти. Поступки князя Ромодановского в Преображенском приказе ничуть не мягче и не человечнее поступков Андрея Ивановича Ушакова в Тайной канцелярии. С другой стороны, те же черты жестокости и презрения к человеческому достоинству являются и после Анны Иоановны, при Елизавете Петровне. Поэтому мы не затруднимся сказать, что приписывать все, что возмущает нас в царствовании Анны Иоановны, следует не самой императрице, не любимцу ее, герцогу Курляндскому, а всему веку, в котором происходили излагаемые здесь события».

Граф Генрих Моган Фридрих Остерман (1686-20.05.1747)

Мнение В.О. Ключевского совпадает с устоявшимися стериотипами в советской литературе о реакционном и антинародном характере этого режима.

«Движение 1730 г. ровно ничего не дало для народной свободы. Может быть, оно дало толчок политической мысли дворянства. Правда, политическое возбуждение в этом сословии не погасло и после неудачи верховников, но оно под действием царствования Анны значительно преломилось, получило совсем другое направление. Это царствование — одна из мрачных страниц нашей истории и наиболее темное пятно на ней — сама императрица… Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забились на самые доходные места в управлении. Этот сбродный налет состоял из «клеотур» двух сильных патронов; «канальи курляндца», умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника. При разгульном дворе <…> вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа. <…>

<…> Между тем народное, а с ним и государственное хозяйство расстраивались. Торговля упала: обширные поля оставались необработанными по пяти и по шести лет; жители пограничных областей от невыносимого порядка военной службы бежали за границу, так что многие провинции точно войною или мором опустошены, как писали иностранные наблюдатели. Источники казенного дохода истощены, платежные силы народа изнемогли: в 1732 г. по смете ожидалось дохода от таможенных и других косвенных налогов до 2,5 миллиона рублей, а собрано всего лишь 187 тысяч. На многомиллионные недоимки и разбежались глаза у Бирона. <..>»

А вот какое нам дает представление об этом режиме отрывок из «Истории СССР с древнейших времен до наших дней», опубликованной в 1967 г.