Наука джунглей - [24]

В один из таких дней на квартирах наш батальон инспектировал приехавший офицер высокого ранга. После часа огневой подготовки, марша и контрмарша батальон походным порядком прибыл к стрельбищу Сука-Тал, устроенному на дне высохшего озера. Здесь кадетские роты расположили на склоне горы, в то время как рота старших курсантов демонстрировала прибывшему инспектору свою стрельбу из винтовки «Мартини-450». Наш батальон славился лучшими в Индии стрелками, и каждый его солдат старался не ударить в грязь лицом. Мишень, стоявшая на каменной платформе, была изготовлена из тяжелого листового железа, и эксперты могли по звуку ударившей в железо пули сказать, попала ли она в центр мишени или ударилась о ее край.

Каждая кадетская рота болела за своего кумира из старших курсантов. И любое ядовитое замечание по поводу меткости того или иного героя, несомненно, вылилось бы в то утро в кровопролитную драку, не будь драки в форме под строжайшим запретом. После того как были объявлены лучшие результаты стрельб, кадеты получили приказ построиться и походным порядком двигаться с пятисотярдового стрельбища на двухсотярдовое. Здесь из каждой роты отобрали по четыре старших кадета, а нам, юнцам, приказали составить винтовки в козлы и убраться с огневых позиций.

Соперничество между отдельными ротами по всем видам спорта, и особенно в стрельбе, было очень острым. За каждым выстрелом, сделанным в то утро четырьмя соревнующимися ротами, ревниво наблюдали, и отовсюду неслись жаркие возгласы сторонников и противников. Счет был почти равный, поскольку командиры рот отбирали для этого состязания своих лучших стрелков. Вскоре, когда было объявлено, что наша команда завоевала второе место в соревновании и что мы проиграли всего одно очко команде, втрое превышающей нашу по численности, в наших рядах началось ликование.

В это время мы, рядовые и сержанты, комментировавшие последние достижения соревнующихся, увидели старшину, посланного к нам от группы офицеров и инструкторов, стоявших у огневой позиции, и кричавшего так, что было слышно за милю: «Корбетт, кадет Корбетт!» О небеса! Что я сделал такого, что заслужил наказание? Я, правда, сказал, что последний выстрел, выведший вперед команду соперников, был счастливой случайностью, и кто-то предложил побить меня, но драка не началась, потому что я не понял, кто это сказал. Но тут я снова услышал внушающий страх голос старшины, теперь уже совсем рядом: «Корбетт, кадет Корбетт!»

«Подойди», «Он зовет тебя», «Пошевеливайся, или ты схлопочешь», — послышалось со всех сторон, и наконец слабым голосом я ответил: «Да, сэр!» «Почему ты не отвечал? Где твой карабин? Принеси его немедленно», — на одном дыхании выпалил командир. Ошеломленный обилием команд, я стоял в нерешительности до тех пор, пока меня не подтолкнула дружески рука и настойчивым «Беги же, дубина!» не отправила меня за карабином.

После сбора на двухсотярдовом стрельбище те из нас, кто не участвовал в соревновании, составили винтовки в пирамиды, и мой карабин использовали для того, чтобы запереть одну из них. Мои попытки освободить свой карабин из этой кучи оружия привели к тому, что она с грохотом обрушилась на землю, и, пока я пытался снова составить оружие, старшина закричал: «Оставьте эти карабины, вы один портите все дело». «Оружие на плечо, направо, быстро бегом!» — получил я следующий приказ. Меня, чувствовавшего себя гораздо хуже, чем ягненок, которого отправили на бойню, послали к командному пункту, и старшина шепнул через плечо, когда мы пошли: «Не вздумай опозорить меня».

На командном пункте инспектирующий офицер спросил, действительно ли я самый молодой кадет в батальоне, и после моего утвердительного ответа он сказал, что хотел бы посмотреть, как я стреляю. То, как это было сказано, и добрая улыбка, сопровождавшая его слова, вселили в меня чувство, что среди всех этих офицеров и инструкторов, стоявших вокруг, он был единственным, кто понимал, как одиноко и как неуютно должен себя чувствовать маленький мальчик, вдруг вынужденный показывать свое умение перед большим и внушительным собранием.

У карабина «Мартини-450», которым были вооружены кадеты, была самая сильная, по сравнению с любым другим мелкокалиберным стрелковым оружием, отдача, и курс стрелковой подготовки, который я недавно прошел, сделал мои неокрепшие плечи болезненными и уязвимыми. Сознание, что на плечо обрушатся новые удары, только усилило мою нервозность. Однако мне предстояло пройти через это и пострадать за то, что я оказался самым младшим из кадетов. Поэтому по команде старшины я лег, взял один из пяти предназначавшихся для меня патронов, зарядил карабин и, осторожно уперев его в плечо, выбрал цель и нажал на курок. Но приятный звон листа железа не донесся до моего напряженного слуха. Только тупой, приглушенный звук, а затем спокойный голос произнес: «Отлично, старшина, а теперь я попробую сам». И инспектирующий офицер в безукоризненно чистой форме подошел и лег рядом со мной на промасленный драгет.[13] «Позвольте мне взглянуть на ваш карабин», — сказал он и, когда я протянул ему карабин, твердой рукой установил мушку на двухстах ярдах — деталь, которую я совершенно упустил из виду. Затем карабин был передан мне с предписанием не спешить, и после каждого из следующих четырех выстрелов со стороны мишени доносился желанный звон. Похлопав меня по плечу, офицер поднялся на ноги и спросил, сколько очков я выбил, и после ответа, что десять из двадцати возможных, считая первый промах, сказал: «Молодец! Очень хорошая стрельба». И повернулся к другим офицерам и инструкторам. Я же, окрыленный, отправился обратно к моим товарищам. Но радость длилась недолго, поскольку меня встретили возгласы: «Паршивый мазила», «Опозорил команду», «Я бы сделал лучше с закрытыми глазами», «Сопляк, где твоя первая пуля? Пойди поищи ее у той мишени, установленной на ста ярдах». Таковы уж все мальчишки. Они просто говорили вслух то, что было у них на уме, не думая, что это жестоко.