Ежедневно около пяти часов — лето было погожее, очень теплое — приходил старый приятель Трооста, Авраам Ансло. Некогда он славился во всей Голландии своим красноречием, а ныне стал молчаливым старичком с седой редкой бородкой и вечно слезящимися глазами. Он садился в ногах; они улыбались друг другу; их диалог шел вне слов и времени. Больной испытывал огромную потребность в том, чтобы поделиться своими сомнениями, духовными затруднениями и беспокойством. Он совершенно не мог понять Того Света. Пустая голубизна наполняла его душу страхом и отвращением. Наверное, это был безбожный мятеж его воображения, и прежде всего — языческих чувств. Он абсолютно не мог понять, как можно существовать без дома, без скрипучей лестницы с перилами, без занавесок и подсвечников. А также без тканей, среди которых он провел свою жизнь. Какая неумолимая сила отнимает у нас холодок шершавого шелка, черную шерсть, переливающуюся в руках наподобие волны, полотно, напоминающее поверхность пруда, затянутого льдом, бархат, щекочущий, как мех, кружева, которые, кажется, шепотом рассказывают женские секреты?
Ансло уходил перед наступлением сумерек и на прощание дотрагивался холодными пальцами до руки своего друга.
Времени оставалось не много.
Завтра-послезавтра войдет служанка с завтраком и коротко вскрикнет.
И тогда в доме завесят все зеркала и повернут картины лицом к стене, дабы изображение девушки, пишущей письмо, кораблей, плывущих в открытом море, и крестьян, пляшущих под высоким дубом, не остановили в пути того, кто отправился к невообразимым мирам.