Натюрморт с удилами - [50]

Ты наверняка скажешь мне, что искусство не раскрывает никаких загадок природы. Но наша задача не в том, чтобы разгадывать загадки, а в том, чтобы их осмыслить, склонить голову перед ними, а также подготовить свои глаза к постоянному восторгу и удивлению. А коль для тебя на самом деле так важны изобретения, так я вот горжусь тем, что мне удалось сопоставить некую особенно интенсивную разновидность кобальта со светящейся лимонной желтизной, а еще запечатлеть отблеск полуденного света, падающего через толстое стекло на серую стену.

Инструменты, которые мы используем, поистине примитивны — палка с прикрепленным на конце пучком щетины, прямоугольная доска, пигменты, масло, — и они не меняются в течение столетий, подобно телу и природе человека. Если я правильно понимаю свою задачу, она состоит в примирении человека с окружающей действительностью, поэтому и я, и мои братья по цеху несчетное число раз повторяем небо и облака, портреты городов и людей — весь этот лавочный космос, ибо только в нем чувствуем себя безопасными и счастливыми.

Наши пути расходятся. Я знаю, что мне не удастся тебя переубедить и ты не бросишь шлифования своих стеклышек и возведения своей Вавилонской башни. Позволь, однако, и нам выполнять свою архаичную процедуру, позволь говорить миру слова примирения, говорить о найденной нами гармонии, о вечной жажде разделенной любви».

Эпилог

Корнелиус Троост — торговец мануфактурой, герой, не вошедший в историю, — умирает.

Неправда, будто бы перед смертью нам является вся наша жизнь. Великое резюме существования есть поэтический вымысел. На самом деле мы погружаемся в хаос. Корнелиус Троост носит в себе неразбериху дней и ночей, уже не отличает понедельника от воскресенья, три часа пополудни путает с четырьмя утра, а когда бодрствует, то прислушивается к своему дыханию и биению сердца. Он велел поставить часы на столике у своей кровати, как бы надеясь, что дождется милости от космического правопорядка. Но что такое девять утра, если это не означает сидения за конторкой; что такое полдень без биржи, четвертый час — без обеда, шестой — без кофе и трубки, а восьмой час вообще лишен всякого смысла, ибо в нем нет места для стола с ужином, для близких и друзей. О, священный ритуал повседневности, без тебя время пусто, как фальшивая инвентарная ведомость, которой не соответствует ни один реальный предмет.

Ангелы смерти ожидают возле ложа. Вскоре нагая душа Корнелиуса Трооста предстанет перед Верховным Судией, чтобы дать отчет в своих поступках. Ну а нас, знающих так мало о делах божественных, интересует лишь один по-человечески маловажный вопрос: был ли он счастлив?

Благожелательная судьба вела его за руку, когда полвека назад, в тот памятный апрельский день он блуждал по огромному и крикливому Амстердаму, сжимая в руке рекомендательное письмо к дальнему родственнику, сапожнику, содержавшее просьбу, а вернее, заклинание, чтобы тот милостиво принял мальчика и научил его ремеслу. Это письмо, которое измыслил сельский учитель, имело только один недостаток — отсутствие адреса.

И вот, как это случается только в сказках, перед заблудившимся мальчиком вырос пригожий, одетый в черное мужчина — Балтазар Йонг, торговец мануфактурой. Он без лишних вопросов взял паренька к себе, одарил кроватью на чердаке и ответственной должностью мальчика на посылках. Так без всяких усилий и заслуг Корнелиус переместился из чистилища колодки и дратвы, которое, казалось, было ему суждено, в небеса шелка и кружев. И таково было начало его головокружительной карьеры, потому что нельзя ведь назвать карьерой то, что является лишь естественным ходом событий — когда сын бургомистра становится бургомистром, а сын адмирала — адмиралом.

Корнелиус Троост с похвальным усердием прошел все ступени купеческой науки — он был добросовестным и прилежным практикантом, писцом, кладовщиком, бухгалтером, субъектом, который нравился дамам из-за своих вечно розовых щечек; наконец, чем-то вроде личного секретаря Йонга. Тогда наступило переселение с чердака вниз, а это означало, что к юноше стали относиться как к члену семьи, немногочисленной, но почтенной, состоявшей из хозяина, хозяйки дома и их дочери.

В это время он совершил необычайный поступок; промчался на коньках с важным конфиденциальным посланием по замерзшим каналам от Амстердама до Лейдена и сделал это меньше чем за час (неблагодарная людская память не сохранила этого факта, хотя он того и заслуживал). Господин Йонг позаботился о том, чтобы в здоровое тело своего воспитанника влить здоровую душу Посылал его на уроки танцев, научил игре на флейте и знанию нескольких латинских пословиц, из которых Корнелиусу больше всего нравилась Hic Rhodus, hie salta[47] — он, пожалуй, слишком часто вставлял ее в разговоры с лицами значительными, иногда даже без всякого смысла.

Господин Йонг был человеком широких взглядов, образованным и утонченным. Он собрал изрядную библиотеку. В первом ряду стояли произведения классиков, а за их спиной, стыдливо скрываемые, прятались захватывающие рассказы о далеких путешествиях, которые должны были направить его будущего внука на путь жизни, полной приключений. Он покупал картины, интересовался астрономией. Вечерами бренчал на гитаре и читал латинских поэтов, которым предпочитал, однако, своего соотечественника Вондела