Натюрморт с удилами - [46]

Уже сам способ расстановки книг позволяет сделать вывод, что Дреббель читал научные труды вперемежку с трактатами алхимиков. Книги Бэкона^{104}, Леонардо да Винчи, Джордано Бруно стояли рядом с Парацельсом, «Седьмым покрывалом Изиды», «Святыней Хирама» и «Амфитеатром вечной мудрости». В саду естественных наук процветали травы Гностики. На полях исследований в области механики, химии или баталистики Дреббель рисовал эзотерические диаграммы и выписывал звучные термины каббалы^{105} — Binah, Geburah, Kether, что означает Ум, Силу и Корону Познания. Дреббель считал, что мир нельзя объяснить в строго научных категориях, а неизменные законы природы иногда перестают действовать, предоставляя место чудесам и ослепительной необыкновенности. Видимо, поэтому (хотя и понимая, что с точки зрения физики это дело представлялось совершенно безнадежным) он всю свою жизнь строил и совершенствовал perpetuum mobile. И следует признать, что на этом безумном пути он достиг определенных результатов. Его маятники, ветряные мельницы, шарики из легкого металла, обвешанные гирьками, двигались действительно долго, а когда движение прекращалось, изобретатель снова давал им в ход движением пальца, как Демиург, пробуждавший ото сна неподвижную материю.

Когда по прошествии веков мои кости рассыплются в прах, рассуждал Дреббель, и даже мое имя исчезнет, кто-нибудь найдет мои вечно идущие часы. Я рассчитываю не на людскую память, а на память Вселенной. Я хочу, чтобы доказательством моего бытия, так же как и существования Бога — безошибочным и неопровержимым, — было бы ех motu[45].

Дом

С определенным, хотя и небольшим, преувеличением можно сказать, что, прежде чем началось путешествие, существовала карта, так же как вначале был неясный и безличный набросок поэмы, который долго носился в воздухе, прежде чем кто-то отважился спустить его на землю и придать ему форму, понятную для людей. Итак, карты — партитуры пения сирен, вызов, брошенный смельчакам, — подсказали голландцам дерзкий план путешествия в Китай по Северному морскому пути — темному, узкому, покрытому льдом коридору, а не вдоль повсеместно используемой дороги через тропики, полной смертоносных корсаров и столь же смертоносных конкурентов.

К этому делу должны были отнестись с полной серьезностью, поскольку Генеральные Штаты назначили награду в двадцать пять тысяч флоринов тем, кому удастся реализовать это граничащее с безумием намерение. Два опытных морских волка, капитан Якоб ван Хеемскерк и штурман Виллем Баренц, с командой и двумя кораблями отправляются на Великую разведку. Май 1597 года. Зеленая линия суши быстро исчезает из глаз, и через три неполные недели мореходов окружает неведомый полярный мир. 5 июня кто-то из матросов кричит с неистовой силой, что заметил на горизонте стаю белых лебедей. На самом деле это были ледяные горы. Ошибка моряка свидетельствовала не столько о его поэтическом воображении, сколько о ничтожных познаниях, касающихся полярного ада.

После многих драматических событий и препон, творимых природой и судьбой, после борьбы со все более непонятным окружением (удивительное нарастает постепенно, что дает возможность частичной адаптации), спустя неполные четыре месяца после отплытия из Голландии дальнейшее плавание стало невозможным. Корабли попали в плен осенних льдов у побережья Новой Земли. Принимается решение зазимовать. Для этого необходимо построить дом.

К счастью, находятся на острове куски дерева, принесенные течением из сибирских лесов, твердые как камень, однако с этим неподатливым материалом удается управиться. В самом начале строительства умирает корабельный плотник, которого хоронят в ледяной расщелине; замерзшая земля не пожелала принять его бренных останков. Время торопит. Дни становятся все короче, температура угрожающе падает. Работающие на строительстве жалуются, что гвозди, взятые в рот по плотницкому обычаю, примерзают к губам, так что приходится отдирать их вместе с кожей.

Наконец 3 ноября оказывается прибитой последняя доска крыши. Обрадованные моряки увенчивают свой дом башенкой из снега.

Итак, есть дом — миниатюрная родина; защита от мороза и полярных медведей, которые устраивают настоящую охоту на голландцев. Почти не проходит дня без того, чтобы не встретиться с ними лицом к лицу, и тогда в ход идут флинты^{106}, мушкеты, алебарды и факелы, однако это не очень помогает. Упорство и непреклонность этих зверей почти равны человеческим, они появляются внезапно, как белые кровожадные привидения, влезают на крышу, пытаются пролезть через трубу, все обнюхивают и грозно сопят у дверей дома.

Хроникер этой экспедиции, редко позволяющий себе эмоциональные акценты — не считая набожных вздохов, обращенных к Создателю, — начиная с некоторого места своего повествования перестает употреблять слово «медведь», заменяя его более эмоциональным «бестия». Им он будет пользоваться до конца своих записок В самой середине полярной ночи медвежья осада заканчивается и появляются полярные лисицы, для которых хроникер находит более мягкое и теплое определение «зверьки», поскольку они не представляют опасности, послушно влезают в расставленные ловушки и доставляют людям мясо (имеющее вкус кроличьего) и шкуры. Еще раз выяснилось, что мифическое братство человека с четвероногими существами приправлено изрядной дозой лицемерия.