Натянутый лук - [29]

Что и говорить, у каждого из присутствующих в зале на лице было написано полное недоумение; большинство из них, как ему было известно, лихорадочно пытались понять, кто такой доктор Геннадий — замечательный мудрец или буйно помешанный. Очень хорошо.

— Так вот, — возобновил лекцию Геннадий, — судя по вашему виду, вы уже получили примерно столько знаний, сколько в состоянии усвоить за один день, поэтому я предложу вашему вниманию лишь еще один предмет. Давайте примем, что Одинаковое всегда одинаково, а Другое всегда другое; ключ к головоломке должен каким-то образом быть связан с природой этого расплывчатого третьего фактора, продукта. Где есть продукт, там должен быть процесс. В нашем примере с деревом процессом является горение. Мы видели, что продукт может быть как актом различия, так и актом одинаковости. Пепел, дым и тепло отличаются от дерева, однако они по-прежнему дерево, они являются продуктом процесса горения. Это может привести вас к убеждению, что именно Процесс создает различие, если бы только Продукт Процесса горения не был всегда одинаковым. Итак, вместо двух неудобопонятных абстракций мы имеем уже четыре. Неужели они все одинаковы? Или они различны? Мне бы хотелось, чтобы вы подумали над этим, прежде чем мы снова встретимся; и если к тому времени кто-нибудь из вас сумеет решить эту головоломку, пожалуйста, не стесняйтесь, выходите сюда и ведите урок; конечно, при условии, что вы сможете доказать свое понимание всего этого, спалив деревяшку и получив цветы и молоко. — Он замолчал и усмехнулся.

— Свободны.

Возвращаясь в свою квартиру, Геннадий чувствовал некоторую вину, как будто делал что-то бесчестное; словно пытался убедить своих слушателей в некоей невразумительной философской доктрине, вытаскивая из шляпы кролика, и ему это удалось.

Я пытаюсь сделать так, чтобы это было похоже на волшебство, — признался он себе, — которым оно, конечно, не является. Просто иногда, если все идет наперекосяк, оно может делать то же самое, что и магия. И это то же самое, что говорить, будто мешок муки является мечом, потому что если он упадет тебе на голову с высокой крыши, то может убить.

Геннадий подумал, а почему это его волнует? Похоже, вину порождала его попытка сделать так, чтобы предмет казался интересным, что, безусловно, было жульничеством.

— Доктор Геннадий! Опять этот голос. О черт!

— Мачера, не так ли? — проговорил он, поворачиваясь и безуспешно стараясь выглядеть болезненным и забывчивым. — Ах да, ну конечно же. Чем могу служить?

Чудовищное дитя неслось на него, и ее круглое лицо могло бы служить эталоном застенчивости и преданности. У девочки в двадцать раз больше способностей, чем у меня, — подумал Геннадий, сделав над собой усилие, чтобы не бросило в дрожь, — она действительно волшебница. Потому-то ее и следует немедленно убить для общего блага.

— Не могли бы вы уделить мне всего несколько минут? — спрашивала она, пятясь задом так, чтобы одновременно и заглядывать Геннадию в глаза, и не отставать от него. А ему никак не хотелось останавливаться и вступать в теоретические дебаты посреди двора; девушка, вполне возможно, гениальный натурал, однако она слишком молода, чтобы постичь даже самые основные смыслы слова «ревматизм». Геннадий понимал, что убежать ему не удастся, но в собственной квартире ему по крайней мере удастся сесть. Может, даже отделаться от нее, прикинувшись уснувшим.

— Несомненно, несомненно, — ответил Геннадий. — Пойдемте со мной.

Вот уже не в первый раз он позавидовал годам и недугам своего старого приятеля и коллеги Алексия, благодаря которым люди так много ему прощали. Геннадий же был моложе и значительно бодрее, и потому жалости к нему не знали.

— Только не слишком долго, — добавил он со слабой надеждой. — У меня еще очень много всякой бумажной работы, знаете ли.

Девочка Мачера, надо отдать ей должное, стала исправляться; она не начинала разговора, покуда Геннадий не сел и не скинул один ботинок.

— Я считаю, что то, что вы говорили на лекции, просто захватывающе. И так правильно! Вот только, — продолжала она с каким-то мечтательным блеском в глазах, — я всегда думала об этом как о толстом огромном дереве, которое упало и лежит, и если найти в нем трещину и вбить клин, оно вдруг развалится надвое, вот так.

— Простите, — перебил Геннадий. — Думали о чем?

— Простите?

— Что это, — осторожно сказал Геннадий, — то, о чем вы всегда думали как о бревне.

— Что? А-а, понимаю. Ну, Одинаковость, видимо. Или что-то такое, что не Принцип, — я тут немножко путаюсь. Но Принцип вроде клина; находишь трещину, а все остальное очень просто. Какой тут правильный технический термин? Механический выигрыш в силе, точно.

А-а-а, так вот как это делается. Если только ты способен найти трещину, я полагаю.

— Что ж, можно представить и так, — наставительно произнес Геннадий. — Собственно, очень неплохое сравнение. Но, безусловно, все это очень далеко от темы лекции.

Девушка, казалось, была озадачена.

— Ах, совсем нет. Все дело в том, что Принцип — это то, что ты используешь, чтобы превратить Одинаковое в Другое. Я хочу сказать, когда оно не хочет превращаться.