Сержант дергал его за рукав.
— Уходите отсюда, отец, — настойчиво проговорил он. Голос был едва различим из-за раздававшихся невдалеке криков и звона оружия. — Они уже близко. Вас убьют, если вы не уйдете сейчас же.
Доктор Геннадий с удивлением посмотрел на сержанта и ухватился за его кулак. Кулак оказался довольно твердым.
— Что-то тут не так, — пробормотал доктор. — Я не должен быть здесь.
— Уходите! — закричал сержант.
Он вырвал руку и, поскальзываясь, бросился бежать по коридору, зацепился за книжный шкаф и рассыпал свитки по полу. С противоположной стороны до Геннадия донеслись крики — команды, которые, судя по всему, выкрикивал офицер, дошедший до предела, однако слов было не разобрать, и по крикам доктор не понял, враги это или союзники.
— Что-то тут не так, — тихо повторил Геннадий. — Я никогда здесь не был. Я ушел до того, как это случилось.
В нескольких ярдах от него распахнулась ставня, и в окне на фоне оранжевых всполохов возникла голова. Рожа была жуткая, отчего Геннадий инстинктивно отпрянул. Логичнее всего было бы кинуться бежать. Потом промелькнула мысль поднять что-нибудь из разбросанного по полу оружия и попытаться убить незваного гостя, прежде чем тот пролезет в окно. Геннадий не мог сделать ни того, ни другого. Где-то в глубине сознания он отметил, как воздействует непреодолимый страх на не воинственного, склонного к сидячему образу жизни индивида: полное бессилие, непроизвольная активность мочевого пузыря, время растягивается, словно оно замерло или вовсе отсутствует.
— Но это неправильно, — повторил он громко, хотя голос отказывался служить. — Я покинул Город прежде, чем он пал. Я здесь никогда не был.
— Расскажи это судье, — ухмыльнулся вражеский солдат, протискивая левое плечо сквозь оконную раму. — Полагаю, ты и от своей матушки получил весточку.
Вражеский солдат не должен говорить с сильным городским акцентом, используя городские выражения. С другой стороны, доктор Геннадий, перимадейский беженец, в настоящее время постоянно проживающий в Шастеле, не должен находиться здесь, беседуя с вражеским солдатом. Кто-то нарушает правила, подумал он, какая жуткая несправедливость; впрочем, когда его убьют, кто об этом узнает?
Гадкое и стыдное ощущение от мочи, текущей по ноге, и вонь горящих костей, доносящаяся через окно, — разве может что-нибудь быть реальнее?
Я здесь. Проклятие!
— Ну, — проговорил вражеский солдат и снова ухмыльнулся, перекинув ногу через подоконник и поставив ее на пол. — Валяй беги!
— К сожалению, — ответил доктор Геннадий, — не могу. Похоже, я не в состоянии двигаться.
Воин пожал плечами и потянулся за спину, чтобы достать стрелу.
Геннадий прикрыл глаза: было бы слишком страшно наблюдать за приближающейся стрелой, а когда время течет так медленно, он наверняка сможет рассмотреть ее в воздухе, исследуя в действии феномен, известный как парадокс лучника, когда стрела на самом деле сгибается вокруг лука в тот момент, когда отпускают тетиву. Истинному ученому хотелось бы посмотреть на это. «Только не мне», — произнес он вслух, но слова не прозвучали.
Не понимаю. Если это не какая-то чудовищная путаница в применении Принципа, которая означает, что вместо продвижения вперед меня тащило назад, возможно, туда, где я и должен был всегда находиться. Неужели это происходит таким образом? Мы думаем, что способны обнаружить щели в Принципе, создаем трещины в точках в будущем, где происходят важнейшие события, и внедряем туда свое вмешательство. А что, если все это срабатывает в обоих направлениях и трещина замыкается на мне? В таком случае во всем виноват Алексий, да и я, что принял в этом участие. Возможно…
Что-то заставило его открыть глаза; доктор увидел уставившегося на него вражеского солдата с перекошенным лицом, отражавшим страх самого Геннадия. Из груди солдата торчала стрела.
— Лордан, — проговорил Геннадий и обернулся.
Под аркой прохода стоял человек с коротким черным луком в руке; его лицо скрывала густая тень. Да, Лордан; но который из них? Хотя теперь, когда он спасен, это не имело особого значения. Братьев Лорданов два, один хороший, а другой — плохой, и старший был высоким и лысым (но Геннадий так и не разобрал, на кого из них смотрит).
Кто бы из Лорданов это ни был, он шагнул вперед и вдруг что-то крикнул, вероятно, предостережение. Но оно запоздало, так как Геннадий разглядел приближающуюся стрелу, которая изящно вращалась вокруг своей оси.
Значит, все-таки я умер здесь. Как курьезно.
…Кто-то тронул Геннадия за руку, и он вздрогнул. Одна из его девушек-студенток, не самая многообещающая, но страшно увлеченная. Она улыбалась: старичок заснул в своем кресле, такой умиротворенный.
— Доктор Геннадий, я пришла на консультацию. Вы назначили мне на сегодня, не так ли?
Он еще не совсем очнулся ото сна, поэтому ответил что-то типа: «Вроде бы».
— Доктор Геннадий?
Студентка глядела на него озадаченно и озабоченно; впрочем, она была очень милой.
— Прошу прощения, — вздохнул он, вытягивая ноги и чувствуя, что их колет как иголками (возможно, это объясняло стрелу).
Все из-за омерзительно удобного кресла. Как только сажусь в него, сразу же засыпаю и, похоже, ничего не могу с этим поделать.
