Наташа Кампуш. 3096 дней - [64]

* * *

Это впечатление начало сглаживаться, когда я в следующий раз оказалась на свободе. Мое безропотное, испуганное поведение при первых неуверенных шагах придало Похитителю уверенности. Уже через несколько дней он взял меня с собой в парфюмерный магазин Штрасхофа, пообещав, что я смогу выбрать для себя что-нибудь приятное. Похититель припарковал машину перед входом в магазин и прошипел: «Ни слова. Иначе здесь всем конец». После чего вышел из машины, обошел ее и открыл дверь с моей стороны.

Он пропустил меня вперед, и я вошла внутрь. Вплотную позади себя я слышала его тихое дыхание, представляя, как в кармане куртки его рука сжимает пистолет, чтобы сразу, как только я сделаю одно единственное лишнее движение, расстрелять всех. Но я буду молодцом. Я никого не подставлю под удар, я не попытаюсь бежать, я не хочу ничего иного, как урвать тот маленький кусочек жизни, который для других девочек моего возраста является само собой разумеющимся — просто пройтись по отделу косметики в парфюмерном магазине. Краситься мне было не позволено — Похититель не разрешал мне даже нормальную одежду, — но мне хотелось вырвать у него хоть крошечную уступку. Он позволил выбрать две вещи, необходимые в подростковом возрасте. В моем понимании тушь для ресниц являлась вещью первостепенной важности. Это я вычитала в журналах для девочек, которые Похититель изредка приносил мне в подвал. Я постоянно рассматривала страницы с образцами макияжа, одновременно представляя, как бы я нарядилась к своему первому походу на дискотеку. Крутясь с подружками перед зеркалом, прихорашиваясь и прыская, примеряя сначала одну, потом все же другую кофточку. Прическа в порядке? Ну, пошли, нам пора!

Теперь же я стояла между длинными полками с невероятным количеством незнакомых мне баночек и флакончиков, магически-притягательных, но в то же время вселяющих неуверенность. Я растерялась от этого разнообразия впечатлений, не понимая, что мне надо и опасаясь случайно смахнуть что-нибудь на пол.

«Ну же! Поторопись!» — услышала я его голос за спиной. Я спешно схватила первый попавшийся тюбик туши для ресниц, потом из маленького деревянного шкафчика с ароматическими маслами достала бутылочку с мятным маслом. Мне хотелось поставить ее открытой в своем застенке в надежде, что аромат масла перебьет затхлый запах подвала. Все это время Похититель не отставал от меня ни на шаг. Это нервировало меня, как будто я была воровкой, еще не застуканной на месте преступления, но которую в любой момент могут схватить за руку. Стараясь сохранять спокойствие, я медленно двинулась к кассе. За ней сидела полноватая женщина лет пятидесяти с небрежно завитыми седыми волосами. Когда она дружелюбно поприветствовала меня: «Добрый день!», я вздрогнула. Это были первые слова за семь лет, обращенные непосредственно ко мне чужим человеком. В последний раз, когда я разговаривала с кем-то, кроме самой себя и Похитителя, я была еще маленьким пухлым ребенком. Продавщица же поприветствовала меня сейчас как настоящую взрослую покупательницу. Она разговаривала со мной на «Вы» и улыбалась, в то время как я молча выложила перед ней обе своих покупки. Я была безмерно благодарна этой женщине за то, что она приняла меня всерьез, за подтверждение, что я на самом деле существую. Я могла бы часами стоять перед кассой, просто чтобы чувствовать близость другого человека. Мысль попросить о помощи даже не пришла мне в голову. Вооруженный, как я была уверена, Похититель находился в сантиметрах от меня. Я бы никогда не стала подвергать опасности эту женщину, на мгновение подарившую мне ощущение жизни.

* * *

В течение следующих дней истязания снова набрали обороты. И опять Похититель в гневе запирал меня, и опять я лежала, покрытая синяками, в постели, борясь сама с собой. Я не имела права поддаваться боли. Я не имела права сложить руки. Я не имела права дать ход мыслям, что заточение было лучшим из всего, что могло случиться в моей жизни. Я без конца вбивала себе в голову, что постоянные внушения Похитителя, как мне повезло, что я живу рядом с ним, не соответствуют действительности. Эти слова были расставлены вокруг меня как силки. Я лежала в темноте, скрючившись от боли, и знала, что он не прав. Но человеческий мозг способен быстро подавлять страдания. Уже на следующий день, поверив его заверениям, я снова охотно поддалась иллюзии, что все не так уж плохо. Но если я все-таки хочу когда-нибудь вырваться из застенка, то должна освободиться от этих силков.

I want once more in my life some happiness And survive in the ecstasy of living I want once more see a smile and a laughing for a while I want once more the taste of someone's love

Тогда я начала писать себе маленькие послания. Мысли, изложенные черным по белому, лучше поддаются осмыслению. В той части мозга, из которой их труднее извлечь, они воплощаются в действительность. С этой минуты я поверяла бумаге все — каждом издевательстве, трезво и без эмоций. Эти записи сохранились до сих пор. Основная часть занесена в простой школьный блокнот А5 аккуратным каллиграфическим почерком. Остальные я писала на зеленом листе А4, строчки тесно прижаты друг к другу. Как тогда, так и сейчас эти записки имеют одно и то же предназначение. Потому что даже по прошествии времени небольшие позитивные события во времена моего заточения остаются для меня более существенными, чем невероятная жестокость, которой я годами подвергалась.