Наташа и другие рассказы - [35]

Несмотря на это, дед пока что ни одно приглашение Гиршла не принял. Он и рад бы, говорил дед, но каждый раз, когда Гиршл его зовет, у него дела. Один раз он солил огурцы, другой — чинил ботинки, в третий раз к нему должны были прийти стричь ногти на ногах. А вот пригласи его Гиршл в удобное время, он примет приглашение с дорогой душой. Кое-кто в доме Бог знает что говорит про Гиршла и Ицика, но он прожил долгую жизнь и взял за правило не слушать таких людей. Кому дано знать, что происходит между людьми? Оба были женаты. У Ицика двое детей. Ну и что, что они даже не родственники? Мы что — всё знаем? А будь они родственниками, кто бы возражал против того, что они живут в одной квартире?

В следующую субботу я заметил, что Гиршл кладет Ицику руку на плечо, когда тот заходится кашлем. Заметил я и с каким подспудным неодобрением смотрят на них с последней скамьи. Когда Гиршл прочитал отрывок из Торы, мужчины пожимали ему руку с явной неохотой. В глаза лезло много такого, чего я раньше не замечал. Вином Ицика и Гиршла обнесли в последнюю очередь, и, как мне теперь показалось, не случайно. Однорукий только что не отвернулся, когда Гиршл умиленно адресовался к нему на идише. Ицик сидел за столом в одиночестве, его могучую грудь сотрясали приступы кашля. Молодой человек, обратился он ко мне, принесите, пожалуйста, воды.

Когда я вернулся с бумажным стаканчиком, рядом с Ициком уже стоял Гиршл. Залман объявил собравшимся, что завтра будут праздновать Хануку. Я отдал воду Ицику. Гиршл поинтересовался, какого я роста. В его штетле я считался бы великаном. Только на капусте, сказал он, можно так вымахать. Его брат — коммунист еще до того, как это стало выгодно, — был рослый. Сломал руку поляку, который разбил голову Гиршлу. Подручному кузнеца, между прочим. У того руки были что твои ноги. Не могу ли я, спросил Гиршл, прийти к ним — поменять лампочку. Раньше лампочки менял Ицик, но он так занедужил, что не стоит его напрягать. А Гиршлу, даже если он встанет на самый высокий их стул, до лампочки не дотянуться. Ну а сколько можно просидеть в темноте? Гиршл говорил со мной по-английски, Ицик если и говорил, то по-русски. Друг с другом они говорили на идише.

Дважды обыграв меня в шашки, дед рассказал, что знал о Гиршле и Ицике. Раньше они жили в другом доме, были там соседями. Их жены дружили. Гиршл приехал в Канаду в 1950-м. В войну жена Гиршла пряталась в погребе; Гиршла увезли в Аушвиц.

Ицик, как и наша семья, уехал из Советского Союза в 1979-м. В Одессе он жил припеваючи. Водил такси. Была у него и своя машина. Время от времени он набивал багажник и надолго уезжал, а по возвращении багажник был пуст. Поговаривали, что он вывез из Одессы доллары. Иначе как бы он купил такси чуть не сразу по приезде в Канаду? Позже у него уже было три машины, он сдавал их в аренду. Куда до него моему деду и другим старикам. Ему не приходилось торчать у почтового ящика по первым числам каждого месяца в ожидании государственных подачек.

Четыре года назад жена Ицика умерла. И он стал в очередь на субсидированное жилье. На следующий год умерла и жена Гиршла. Гиршл тоже стал в очередь. Но, в отличие от Ицика, Гиршл не мог ждать. Он, хоть и приехал в Канаду давно, денег не нажил. Интеллектуал, он существовал в мире идей. Непрактичный человек. Без пенсии жены оплачивать квартиру Гиршл не мог. Ну он и перебрался к Ицику. Не исключено, что для Ицика это была мицва: все знали, что в деньгах он не нуждается. И опять же: у одного умерла жена, у другого умерла жена — страшнее одиночества и не представить. И как знать, кто кому помогает? Рука руку моет.

Словом, когда Ицик наконец-то получил эту квартиру, Гиршл поселился вместе с ним. И опять же, у него что — был выбор? Что оплачивать свою квартиру, что квартиру Ицика — все одно. Иначе говоря, невозможно. К этому времени они уже прожили вместе два года. Вот они и переехали сюда, и люди развязали языки. В квартире одна спальня, а живут в ней двое мужчин. Старики что дети. Хуже детей: ведь им пора бы и поумнеть. Ну а чего ждать от еврейских стариков? Мы родом из местечек, росли в бедности. Чему нас учили? И много ли среди нас таких, кто окончил школу? В четырнадцать тебя уже определяли на работу. Если ты восемь лет проучился, и то скажи спасибо. Ну а дальше — жизнь учит.

Я постучался, дверь открыл Гиршл. Он был в белой бумажной фуфайке и линялых брюках. Судя по всему, его лечили от простатита. От гормонов мышцы его одрябли, груди разбухли. Гиршл пригласил меня войти. Подал заранее приготовленные тапочки. Тапочки были мне маловаты. Великаны, сказал Гиршл, не часто к нам приходят. Ицик сидел на диване перед телевизором. Он в очередной раз зашелся кашлем, потом пытался отдышаться. Смотри-ка, сказал он, работник явился. Он с тобой шутит, сказал Гиршл, такие у него шутки. Ввернешь лампочку, сказал Ицик, глядишь — вдруг ты нам и уборную сумеешь починить.

Я помог Гиршлу принести стул из кухни. Пока я снимал абажур и выкручивал перегоревшую лампочку, он держал стул. Хотите верьте, хотите нет, сказал Гиршл, но мы уже три недели сидим без света. Рукастый, сказал Гиршл, такой непорядок устранит в минуту, а если у тебя руки не тем концом прикручены, так и будешь сидеть в темноте. Светло-то как, восхищался он. Просто чудо что такое.