Наташа и другие рассказы - [3]

Как-то днем, в овраге, мы с Яной добрый час по-всякому кидали клончика и теперь, припорошенные солнечной пыльцой, развалились на траве. Я обзывал сестру «придурочной», «чокнутой» и «педиком», а она меня — «педиком», «придурком» и «чокнутым».

— Придурочная.

— Педик.

— Чокнутая.

— Тапка, принеси клончика.

— Придурочная.

— Педик.

— Давай сюда, Тапка-лапка.

— Чокнутый.

Мы продолжали в том же духе, но потом Яна вдруг кинула клоуна и сказала: «Придурочная, принеси клончика». Поначалу я не понял, нарочно она это или у нее случайно вырвалось. Но Яна, когда я на нее посмотрел, торжествующе улыбалась.

— Чокнутая, принеси клончика.

Я смотрел, как Тапка радостно скачет за клончиком, и до меня вдруг впервые дошел грубый смысл этих слов.

— Не смей говорить такое собаке.

— С чего это?

— Нехорошо так.

— Она же не понимает.

— Все равно.

— Что ты как маленький. Давай, придурочная, давай его мне, дорогая моя.

Довольная собой, Тапка сложила клончика к моим ногам.

— Смотри, ей нравится.

Я держал клончика в руках, а Тапка в нетерпении скребла когтями по моим штанинам.

— Скажи «придурочная» и кидай.

— Я не буду ее обзывать.

— Ты что, боишься, придурок?

Я швырнул клончика ей в голову, но промазал.

— Придурочная, принеси клончика.

Как только клончик вылетел у меня из руки, ничуть не оскорбившаяся Тапка размытым белоснежным пятном метнулась в траву. Я убеждал себя в том, что мое «придурочная» относилось только к Яне, но это было не так.

— Говорила тебе, педик, ей без разницы.

Но я все равно подумал: «Бедная Тапка» — и огляделся в поисках обвиняющего перста. Однако день был по-прежнему роскошен и безмятежен: над головой порхали воробьи, шмели кружили над цветами, а Тапка настигла клончика под кустом сирени. Наказания не воспоследовало, и это меня потрясло.

Яна сказала:

— Я домой.

Когда она зашагала прочь, я увидел, что в руке у нее Тапкин поводок. Она шла и беззаботно им помахивала. Я окликнул ее; Тапка тем временем снова принесла мне клончика.

— Отдай поводок.

— Зачем?

— Ты что, глупая? Отдай поводок.

— Да не нужен он тебе. Ее хоть придурочной назови, все равно послушается. Она не убежит.

Яна отвернулась и продолжила свой путь. Я звал ее, но она и ухом не вела. Ее удаляющаяся спина выражала тупое упрямство. Руководствуемый скорее злостью, чем разумом, я решил, что если Тапка окажется ближе к Яне, то и ответственность ляжет на сестру. Я поднял куклу и изо всех сил швырнул ее в сторону автостоянки.

— Тапка, принеси клончика.

Клончик, кувыркаясь, взлетел в воздух. Я вложил в бросок всю силу своих шести лет, но все равно не смог запустить куклу по-настоящему далеко. Судя по траектории, она должна была упасть шагов за двадцать от края обрыва. Вслед за летящей куклой, задрав голову, стремглав понеслась Тапка. Кукла зависла в верхней точке и пересеклась в своем полете с воробьем. Птица вильнула в сторону Финч-авеню, клоун шмякнулся на асфальт. Не сводя глаз с птицы, Тапка промчалась мимо него.

Тысячу раз мы кидали Тапке клончика и тысячу раз Тапка его приносила. Но кто знает, как устроены мозги у собаки? То она думает, что клончик — это клончик, а то вдруг — раз! — и клончик превращается в воробья.

Я закричал Яне: держи Тапку, — но та на моих глазах, по-прежнему всецело поглощенная воробьем, прошмыгнула мимо Яны и выскочила на проезжую часть. С моего места на склоне оврага мне не было видно происходящего. Я увидел только, что Яна бросилась бежать со всех ног, и услышал кошачий визг покрышек, а затем тонкий, надрывный вой.

Когда я добежал до дороги, пробка успела растянуться на целый квартал, перевалив за Голд-финч. Впереди всех стоял большой коричневый автомобиль-«универсал» и побитый ржавчиной бледно-голубой «седан». На багажнике «седана» блестели хромированные буквы: D-U-S-T-E-R. У передних колес тесным полукругом стояли на коленях Яна, какой-то прыщавый юноша и пожилая дама в огромных темных очках. Тапка лежала на боку в центре этого круга и тяжело дышала. Она смотрела на меня, на Яну. Если бы не задняя нога, торчащая вверх под невозможным углом, могло показаться, что Тапка просто прилегла отдохнуть, как отдыхала обычно на коврике у Наумовских, вдоволь нарезвившись в овраге.

Других повреждений не было видно, и я поспешил обрадоваться, что все не так уж плохо, и потянулся ее погладить. Женщина в очках сказала мне что-то предостерегающее, но я не понял ее, я вообще не обратил на нее внимания. Я коснулся головы Тапки, она повернула ко мне морду, и на асфальт потекла струйка крови. Я впервые в жизни видел собачью кровь, и меня поразило, насколько она яркая. Я не ожидал, что она такая красная, хотя и иного тоже не ожидал. Тапкина кровь на асфальте и ее белой шерстке была именно того красного цвета, который возникал у меня в мозгу, когда я закрывал глаза и пытался представить красный.

Я сел возле Тапки, но скопившиеся вокруг нас несколько десятков машин стали гудеть, требуя дать им дорогу. Женщина в больших темных очках сбегала к своей большой машине, принесла одеяло и подобрала Тапку с проезжей части. Прыщавый юноша пробормотал несколько фраз, из которых я понял только «простите». Потом мы очутились на заднем сиденье той большой машины, Яна держала Тапку на коленях. Женщина продолжала что-то говорить, но потом догадалась, что мы ни слова не понимаем. Не успели мы тронуться, как Яна кое о чем вспомнила. Я жестом попросил женщину остановиться и выбрался из машины. Перекрывая нестройный хор автомобильных гудков, до меня донесся голос Яны: