Наташа и другие рассказы - [4]

— Марк, принеси клончика.

Я побежал и принес.

Мы с Яной провели два часа в приемной маленькой ветеринарной клиники в незнакомой части города. В другой комнате, в окружении таких же страдающих зверюшек, лежала на вытяжке Тапка, подключенная трубками к мигающему лампочками аппарату. Один раз нам с Яной разрешили на нее взглянуть, но мы расплакались, и нас поспешно увели. Тапкина докторша, в белом халате и меховых тапочках, похожих на медвежьи лапы, пыталась нас успокоить. Но мы не могли ни объясниться, ни понять, о чем она говорит. Единственное, что нам удалось растолковать, — что Тапка не наша собака. Доктор дала нам раскраски и наклейки, разрешила звонить по телефону. Мы набирали наш номер каждые пятнадцать минут. А в перерывах между звонками машинально листали страницы и хлюпали носами от страха за Тапку и за себя. Что станет с Тапкой, мы не знали, знали только, что пока еще она жива. Что касается нас с Яной, то мы и сами изнывали от сознания вины, и предвкушали наказание.

— Ты чего кинул клончика?

— А ты чего не отдавала поводок?

— Держал бы ее за ошейник.

— А зачем ты обзывала ее придурочной?

В шесть тридцать мать сняла трубку. Ее голос звенел от напряжения. Сказались те десять минут, что она провела, вернувшись домой и не зная, где я. Десять минут она думала, что ее ребенок погиб. Я рассказал ей про Тапку и на миг возмутился, услышав в ответ: «А, так это с собакой». На заднем фоне звучали голоса. Говорили наперебой, выдвигали всё новые планы действий, перетолковывали наш телефонный разговор с русского на русский, и вдруг все перекрыл болезненный Ритин вскрик: «Господи, что случилось?»

Записав адрес ветеринарной клиники, мать повесила трубку и снова заказала разорительное такси. Через полчаса к клинике подъехали родители, тетя и Миша с Ритой. Мы с Яной дожидались их на тротуаре. И, едва дверца такси распахнулась, зарыдали. Частью от облегчения, но главным образом, в надежде на снисхождение. Подбегая к матери, я краем глаза увидел Ритино лицо. Его выражение заставило меня пожалеть о том, что и меня не сбила машина.

Мы прильнули к нашим мамам, но тут на нас обрушилась Рита.

— Дети, что же, ну что же вы натворили?

Она судорожно вцеплялась ногтями в свою дряблую шею, оставляя на ней розовые полосы.

Пока Миша педантично высчитывал свою и наши доли в счете за такси, мы насмерть стояли на том, что Тапка просто от нас убежала. Что мы следили за ней, как обычно, а она вдруг увидела птичку и ни с того ни с сего как выскочит из оврага на дорогу. Мы ее ловили-ловили, а она нас обхитрила, вывернулась, и мы не смогли ее догнать.

Рита выслушала наш рассказ.

— Вранье. Вы врете!

Рита выкрикнула эти слова с такой ненавистью, что у нас снова хлынули слезы.

Отец вступился за нас:

— Рита Борисовна, как вы можете такое говорить? Это же дети.

— Они всё врут. Я знаю свою Тапку. Тапка никогда не гонялась за птицами. И не убегала из оврага.

— Возможно, сегодня она все-таки убежала.

— Вруны.

Припечатав нас так, она больше не проронила ни звука. Лишь нетерпеливо ждала, пока Миша расплатится с таксистом.

— Миша, хватит. Сколько ни считай, насчитаешь то же самое.

В клинике за стойкой администратора уже никого не было. За то время, пока мы с Яной там сидели, мимо нас прошла вереница котов с несварением желудка и апатичных попугайчиков, они по очереди скрывались за дверями кабинетов, где их осматривали и ставили диагноз. Одни приходили, другие уходили, и к приезду наших родителей приемная опустела, а клиника закрылась на ночь. Из персонала оставались лишь ночная сестра да та докторша в тапочках, похожих на медвежьи лапы; она дожидалась нас.

Лихорадочно озираясь, Рита закричала: «Доктор! Доктор!» Но когда доктор пришла, не смогла ей толком ничего сказать. Кое-как, при участии моей матери, удалось объяснить докторше, что Рита хочет видеть свою собаку.

Отчаянно тыча себя в грудь, Рита твердила: «Тапка. Мой собака».

Докторша провела Риту с Мишей в ветеринарный аналог палаты интенсивной терапии. Тапка лежала на маленькой кроватке, рядом с ней притулился клончик. Увидев Риту с Мишей, она слабо вильнула хвостом. Не прошло и часа с того момента, как я видел Тапку в последний раз, но за это время она противоестественным образом уменьшилась в размерах. Она всегда была маленькой, а теперь словно ссохлась. Рита зарыдала, размазывая тушь по лицу. Дрожащими руками она с величайшей нежностью погладила Тапку по голове.

— Боже мой, Боже мой, что с тобой, моя Тапочка?

Посредством моей матери, бумаги и карандаша докторша сумела дать ей ответ. Тапке нужны были две операции. Одна — на ноге. Вторая — чтобы остановить внутреннее кровотечение. Задет какой-то орган. В настоящий момент ее жизнь поддерживается вот этим аппаратом, но стоит его отключить, и она умрет. Докторша изобразила на бумаге скальпель, собаку, ногу, орган. Пронзила орган стрелой, пририсовала на конце капельку и заштриховала ее, чтобы было понятно, что это кровь. А потом добавила значок доллара и цифру — 1500.

При виде этой цифры Рита испустила утробный звериный рев и замерла у Тапкиной кроватки. Родители обменялись взглядами. Я опустил глаза. Миша сказал: «Господи Боже». Мои родители, как и Наумовские, получали меньше пятисот долларов в месяц. В Канаду мы прибыли практически с пустыми руками, а те несколько сотен долларов, что были при нас, полностью ушли на обстановку квартиры. Сбережений не было. Пятнадцать сотен долларов. С таким же успехом докторша могла назвать миллион.