Настырный - [3]

Сапар со вздохом поднялся.

— Развяжу, только дурить не вздумай! Все равно не уйти! Всадят пулю в затылок!

Превозмогая нестерпимую боль, я расправил затекшие руки.

Сапар молча взглянул на приоткрытые ворота загона. Посидел немного, встал и направился к выходу. Пройдя шагов десять, он вдруг резко повернул назад и, подойдя ко мне, поднял с земли шерстяную веревку.

— Ну, отдохнули руки?

— Отдохнули. Вяжи!

Я заложил руки за спину. Все это походило на игру, только слишком хмурое у него было лицо…

Руки он мне связал всерьез, пожалуй, туже, чем было, два раза перехлестнул запястья. И стянул на совесть.

— Ты все-таки не очень, Сапар!.. Не хворост вяжешь! И плечо у меня, видишь?..

Ворота со скрипом отворились. Мы разом повернули головы. В загон вошла женщина, прикрывая лицо халатом.

— Мать! — в ужасе прошептал Сапар.

Женщина медленно приближалась к нам.

— Несчастный! — сказала она низким, почти мужским голосом. — Почему ты не отправил его в ад?!

— Я, мама…

Сапар суетился возле матери, как напроказивший мальчишка, который никак не может придумать оправдание.

Женщина приоткрыла лицо и в упор взглянула на сына. Тот затих, увял под ее взглядом, как срубленное в жару деревце. Но мать не собиралась щадить его.

— Может, тебе пули жалко для убийцы? Может, забыл, что брат тебе вместо отца? Что ни днем, ни ночью покоя не знал, тебе добывая кусок хлеба! На его могиле еще земля не высохла, а ты уже забыл!

Голос ее дрогнул, она замолчала. Сапар хотел что-то сказать, но старая женщина промолвила:

— Уйди с моих глаз долой!

Я взглянул на Сапара. «Ну что мне делать?» — было написано на его виноватом лице.

Женщина тряхнула головой, откидывая на спину халат, и подошла ко мне.

— Он слаб, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. — Я сама убью тебя! И пусть земля развернется под тобою!

Слезы катились из ее глаз и скрывались в глубоких морщинах. Большие руки, торчавшие из рукавов домотканого платья, мелко дрожали, некрасивые жесткие пальцы то сжимались в кулак, то разжимались. Гнев ее уже остыл, обессиленная, она дрожала, как дрожит человек, упавший в студеную воду.

— Мать! — сказал я. — Я готов принять смерть. Пусть сердце твое успокоится местью!

Она зашаталась, закрыла руками глаза и стала оседать на землю. Сапар подхватил ее.

— Мама, ты что?.. Мама!

Она не отвечала. Лицо ее побелело, на морщинистом лбу выступили капли пота. Потом поднялась. Лицо ее сделалось холодным, мертвым.

— Сын мой, — сказала она Сапару, — убей его. Я не могу. Я не должна осквернять рук, которыми ласкала своих детей. Застрели его, лгуна и убийцу! И не убирай тело — грех этот простится тебе! Пусть мать увидит его мертвым, как я увидела моего Ягмура!..

Не сводя с меня глаз, Сапар потянулся к оружию. Руки не слушались его. Он никак не мог вытащить наган.

— Стой, не стреляй! — Женщина отстранила сына.

Сапар, словно обрадовавшись, тотчас сунул наган за пояс.

— Пусть он скажет… — женщина с трудом произносила слова. — Пусть он скажет мне, за что убил моего мальчика! Мой сын никому не сделал плохого! Ружья отроду в руках не держал! Может, он на сестру твою польстился? Говори, храбрец! Говори! Молчишь? Я знаю, он ни на одну девушку взгляда не бросил, скромней его во всей деревне не сыскать было!..

— Перестань, мама!..

— Не перестану! Они сына моего убили! Невинного! Осман-бай сколько раз к нему приходил. Предупреждал ведь, что убьют красные, если не пойдет он в его отряд. А Ягмур не поверил, за что, говорит, меня убивать, раз я ничего им не сделал!.. А уж как его бай уговаривал! И трусом называл, и по-всякому… Не послушал старшего на свою беду… А на другой день… убили… Дрова продавать повез. Подстерегли, проклятые!.. Да уж, если вы, кровопийцы, без крови дня прожить не можете, прикончили бы лучше Осман-бая! Этот и сам такой же: человека убить — раз плюнуть, а Ягмур-джан!.. Он мухи никогда не обидел!..

Женщина приблизила ко мне лицо.

— Говори, — тихо повторила она. — За что ты убил Ягмура?!

Она дернула меня за рукав, отодрав рубаху от засохшей ссадины на плече.

— Говори!

— Мама! Может, Осман-бай врет?

Она обернулась к сыну, смерила его взглядом.

— Может, и врет! Не знаю! Я знаю, что сына у меня нет! И никто мне его не воротит! Кругом убийцы! Кругом кровь!

Словно в подтверждение ее слов, на рукаве моей рубахи все шире расползалось кровавое пятно. Губы матери дрогнули, ненавидящий взгляд смягчился… Она заглянула мне в лицо, взглядом спрашивая, очень ли больно, покачала головой и, присев на корточки, дрожащими, натруженными руками начала расчищать перед собой землю. Отгребла в сторону пыль, смешанную с навозом, набрала горсть чистой земли и, завернув мне рукава халата и рубахи, присыпала кровоточащую ссадину.

— Спасибо, мать, — сказал я.

Она подняла набрякшие от слез веки, посмотрела мне прямо в глаза — она хотела знать, от сердца ли идут мои слова.

— Иди, мать! — сказал я. — Иди, ты и дома услышишь выстрел. Я прошу тебя об одном. Если к тебе придет моя мать, не повторяй ей слов Осман-бая. Все равно ты поверишь ей, а не баю. А скажет она тебе одно: мой сын не мог убить безоружного!

— Откуда ты знаешь, что я ей поверю?

— Матери всегда поймут друг друга!