Наступит день - [66]

- А что вы думаете?! Ведь это в самом деле интересное зрелище: принцесса, дочь министра - и бедный студент! Да еще из деревенских! язвительно воскликнула Шамсия.

Фридун заметил ревнивый огонек в глазах девушки, и ему стало ясно, что Шамсия собралась отомстить за боль, причиненную ей в памятный вечер, когда сам Шахпур танцевал с Судабои.

- Вы нехорошо поступаете, ханум, - сказал он. - Мстить за мелкую неприятность... Я верю, что в вашем сердце нет столь низменных чувств.

Шамсия вспыхнула.

- А это хорошо, что она играет моей жизнью?

И девушка закрыла лицо руками.

- Если есть серьезное чувство, - стал утешать ее Фридун, - все это сущая мелочь, потому что подлинная любовь далека от измены. Когда два молодых сердца связаны подлинной любовью, может ли это повлиять на них, дорогая Шамсия-ханум?

Но этими словами Фридун только задел девушку за живое. Она печально поникла головой. В таком несвойственном для нее состоянии Фридун видел Шамсию впервые.

- В этом-то и весь вопрос, дорогой учитель, - прошептала девушка. Существует ли она, эта истинная любовь? - Или вместо нее одна забава, игра человека из царского дома?..

И, заплакав, девушка вышла из комнаты.

Фридун смотрел на шелковые драпри, на великолепную мебель, на изысканные рисунки ковра и думал о том, сколько грязи, тайных мук и терзаний кроется подчас за всей этой роскошью. Как в тесной клетке, чувствовал он себя в этой надушенной гостиной. Он встал и почти невольно распахнул окно.

- Ах, Судаба! - неожиданно донесся до него голос Шамсии. - Добро пожаловать, дорогая! Как я вам рада!

- А я думаю, Шамсия, что порядком надоедаю вам, хотя вы и встречаете меня словами: "Добро пожаловать!"

- Что вы, ханум! Я страшно рада!

И девушки вошли в гостиную.

Фридун поднялся им навстречу. На лице Судабы отразилось волнение.

Они сели. Фридун украдкой взглянул на только что плакавшую Шамсию. Та успела умыться, напудриться, подкрасить губы. От недавних слез и горя не осталось и следа.

- Как вы себя чувствуете, ханум? - спросила Шамсия, обращаясь к пришедшей. - Как ваш батюшка?

И в выражении ее лица и в голосе Фридун не нашел никаких внешних признаков раздражения.

- Спасибо. Здоров и батюшка. Но вот в последние дни сильно расстроен...

- А что с ним?

- Вы, наверно, слышали, дорогая Шамсия, о новой организации? Батюшка даже показывал мне книжку. Ужасное дело! Его величество потерял покой, требует хоть из-под земли добыть виновников.

Этот случайно возникший разговор взволновал Фридуна.

Ведь он имел возможность узнать о том, что думают придворные круги по этому поводу, а главное, какие собираются принять меры против "преступников". Интересовало его мнение и самой Судабы.

- Вы читали эту возмутительную книгу? - спросил Фридун девушку.

Судаба подняла на него выразительные, ясные глаза.

- Да, читала! - проговорила она просто. - Должна признаться, что она написана с большой смелостью и очень интересно. Боюсь, что логика в ней так сильна, что, прочитав несколько таких книг, можно и в самом деле понять большевиков. - Огонек какого-то задора, смешанного с вызовом, блеснул в глазах девушки. - Если эта книга написана без всякого иностранного вмешательства, и голос ее дрогнул, - то я назвала бы таких людей героями. Я убеждена, что, взяв на себя подобное дело, эти люди заранее видели себя стоящими у виселицы. Разве это не героизм?

- Извините, меня, ханум, - сказал Фридун, решив поглубже испытать девушку. - Неужели героизм вы ищете среди изменников и предателей родины?

- Кого же вы называете изменниками и предателями родины? - ответила Судаба, смело взглянув на него. - Я же заранее поставила условие - если они не продались иностранцам. Граждане вовсе не обязаны думать точно так же, как думают их правители. Не будьте так несправедливы к этим людям... Или вы метите в министры?

- Нет, ханум. Я не гожусь в министры.

- Почему? Ведь вы, кажется, рассуждаете так же, как они?

- Потому, что у меня неподходящее для этой должности сердце. Боюсь, что, став министром, я вероятно, смягчил бы участь преступников, которых вы называете героями.

- Да, тогда, господин учитель, во всей стране, возможно, не оказалось бы ни одного преступника, - ответила девушка и продолжала: - Вчера у меня вышел большой спор с отцом. Он говорит, что все зачинщики этого дела должны быть пойманы и повешены. А я ему прямо сказала, что он хочет запачкать руки в крови невинных. Я имела смелость сказать, что, во-первых, ему не удастся поймать этих людей... Видно по всему, что они достаточно умны и предусмотрительны. Такие легко в руки не даются. А во-вторых, сказала я, продумайте то, о чем они пишут, и может быть вы поймете, что во многом, очень многом, они правы.

- И что же ответил на это ваш батюшка?

- Ты, говорит, с ума сошла! Даю тебе два дня сроку... И выкинь ты все это из головы! Иначе, говорит, ты так же плохо кончишь, как эти разбойники.

Фридун с удивлением вглядывался в выразительное лицо этой разряженной девушки. Глаза ее светились умом. Вместе с уважением, которое он когда-то почувствовал, выслушав историю ее жизни, в кем неожиданно пробудились живой интерес и симпатия к ней. Как бы наивны ни были ее рассуждения, они исходили из чистых побуждений, являлись плодом независимой и смелой мысли. Дружба с такой девушкой могла быть не бесполезной для дела, которому он отдавал себя.