Наступит день - [31]

Затем он почтительно пропустил Хафиза Билури по лестнице и, взяв Явера Азими за локоть, пошел вслед за ним.

Они поднялись в гостиную. Сертиб Селими передвинул столик с нардами на середину комнаты.

- Пока сражайтесь тут, а я велю подать чай! - сказал он, выходя.

Хафиз Билури оглядел комнату. На передней стене висел в золоченой раме большой портрет Реза-шаха в профиль с сердито устремленным куда-то взглядом.

Других картин в комнате не было.

Перед портретом на пестром керманском коврике стоял изящный столик на золоченых ножках. На нем лежала вырезанная из слоновой кости человеческая рука, высоко держащая факел - символ света и разума. Украшенный рубинами и яхонтами, факел действительно искрился и как бы излучал пламя. В углу комнаты стоял большой стеклянный шкаф с книгами.

Явер Азими расставил кости на столике и пригласил старого учителя. Но вошел сертиб Селими, и в знак уважения к старшему товарищу Явер Азими уступил ему место за столиком, а себе придвинул другой стол. Они любили нарды и всегда играли с большим увлечением, но на этот раз игра шла вяло. Сертиб Селими то и дело допускал ошибки.

Увидя это, Билури закрыл доску и отодвинулся.

- Скажите лучше, что вы решили насчет тебризской комиссии? - спросил он.

Сертиб Селими окинул друзей рассеянным взглядом.

- Все еще обдумываю!

- А что, если вы вообще ничего не напишите? - спросил Билури, как бы подсказывая еще один возможный выход из положения.

Не желая сразу отвергать совет старого учителя, сертиб достал коробку с сигарами и, предложив гостям, закурил сам.

- Человек должен оставаться верным себе! - проговорил он наконец, выпуская дым. - Надо открыто изложить свою точку зрения. Будь что будет! Самое страшное, что может постигнуть меня, - это смерть. А я никогда не боялся ее.

- Правильно, - поддержал его Явер, - мужество везде берет верх! Мы вдвоем напишем свое мнение и представим государю.

- Не вдвоем, а я один, - решительно возразил сертиб Селими. - Ты еще молод, и тебе незачем рисковать...

- Да, осторожность необходима, молодые люди, - заметил Билури. - Что пользы, если народ лишится горстки своих достойных сынов, которые ему так нужны? Надо поступать обдуманно... Не поговорить ли вам еще раз с министром?

- Это ничего не даст! - с нетерпением ответил сертиб.

Он поднялся, подошел к портрету Реза-шаха и долго, внимательно смотрел на него.

- Ведь он совсем один! Один! И ничего не знает обо всех этих безобразиях...

- Не знает о них? - с сомнением спросил Явер Азими.

- Конечно, - с горячей уверенностью сказал сертиб Селими. - Подумайте только, какая стена из низких людей стоит между ним и народом, - все эти продажные министры, придворные, сановники, чиновники, серхенги сефаи и хакимульмульки. Лицемеры и негодяи! Если бы можно было уничтожить эту стену и окружить повелителя подлинными патриотами, преданными народу и трону людьми!

Выслушав друга, обычно спокойный и хладнокровный Билури резко встал, взял вырезанную из слоновой кости руку с факелом и, словно охваченный каким-то новым чувством, поднял ее высоко над головой, как бы желая осветить все вокруг.

- Спасение в свете науки, культуры, в просвещении! - воскликнул он. Родина наша вступит на путь расцвета лишь тогда, когда все наши сограждане будут просвещенными; тогда и шах, и везир, и купец, и крестьянин, дружно взявшись за руки, станут жить одним стремлением - освободить страну от ига иноземцев!

- А разве он не этого же хочет? - спросил Сел ими, кивнув в сторону портрета шаха. - Он хочет того же, что и вы, уважаемый друг. Не он ли уничтожил влияние духовенства и власть религии над умами? Он провел нам дороги, снял с наших женщин позорную чадру... Но ему мешают бессовестные люди, которым нет дела до счастья родины.

- Ах, если бы это было так! - с тяжелым вздохом проговорил Хафиз Билури и с горечью посмотрел на сертиба Сели-ми, в словах которого ощущал горячую убежденность и непоколебимую веру. Ему было до боли жаль этого прямого и искреннего человека.

Сертиб Селими был крайне удивлен, получив приглашение Хикмата Исфагани на чашку чая. Было ли это поощрением чувства сертиба к дочери Хикмата Исфагани Шамсии или тут скрывались какие-нибудь иные расчеты?

Заинтересованный сертиб Селими отправился в загородный дом Хикмата Исфагани в Заргенде. Когда машина, проехав мимо пышных садов, отгороженных высокими заборами, остановилась у ворот дома Хикмата Исфагани, сертиб Селими увидел выходившего оттуда Курд Ахмеда, к которому относился с глубоким уважением.

- Что вас не видно, сударь? - сказал он, дружески пожимая Курд Ахмеду руку. - Не мешало бы хоть изредка вспоминать друзей!

- Очень признателен, сертиб! - сухо ответил Курд Ахмед, который отдавал должное благородному характеру сертиба, но избегал его как представителя высшей администрации. - Всегда готов к вашим услугам.

Сертиб справился о гостях Хикмата Исфагани, но Курд Ахмед ничего не мог ответить, так как в комнатах не был.

- Я зайду к вам на днях! - сказал сертиб Селими на прощание.

Сделав несколько шагов по широкой аллее сада, сертиб Селими увидел Хикмата Исфагани в обществе маленького толстого человека с рыжими бровями и огромной лысиной. В одно мгновение любопытство исчезло, уступив место раздражению. Он сразу узнал фон Вальтера.