Настроение на завтра - [40]

Тот день, когда Лоскутов просидел до позднего вечера в конторке Старбеева, подвел резкую черту в жизни директора.

Поначалу Лоскутов старался отвергнуть все сказанное Старбеевым, считал, что обвинения несправедливы, субъективны. «Да, — говорил он, — Старбеев ошибается. А если бы я услышал иную правду, сладкую, хвалебную… Тогда бы я не усомнился, не стал ломать копья. По-видимому, так… Определенно бы принял как должное».

Он резко встал, подошел к столу, тронул ладонью спинку кресла, словно искал с ним примирения. И стало стыдно за свою слабость, которой он позволил распоряжаться собственной честью. Надо же наконец сказать всю правду самому себе.

Лоскутов сел в кресло, придвинул папку с грифом «на подпись» и несколько раз произнес: «Директор завода, директор завода…» Он с чуткой тревогой прислушался к этим словам. Ему очень хотелось, чтобы рядом с ними стояла его фамилия: Лоскутов.

Он посмотрел на часы, включил селектор. Вспыхнувший зеленый огонек подтвердил готовность общей связи. Он поздоровался, не заметив, как мягко изменилась тональность голоса, и фразы выстраивались медленно, словно он выверял каждое слово.

— Вниманию всех! С завтрашнего дня устанавливается новый порядок приема по личным вопросам. Прием будет проходить в цехах три раза в неделю. В механическом, инструментальном, сборочном и экспериментальном. Время приема: с четырех до шести в кабинетах начальников цехов. Прошу широко оповестить все коллективы. У меня все. Есть неотложные вопросы? Нет. Заканчиваем. Желаю успешного труда.

Лоскутов не ожидал, что ему тут же позвонит Старбеев.

Голос его звучал дружелюбно:

— Николай Иванович! А мне куда деваться, когда ты мою конторку займешь?

— Сиди в моем кабинете. Устраивает? — повеселев, ответил Лоскутов.

— Где-нибудь приткнусь… Хорошее дело задумал. Будь здоров!

«Старбеев… Старбеев… Ишь какой! Подбадривает. Ну что ж, и такой сигнал приятен».

Вошла секретарша, доложила о приходе Мартыновой.

Лоскутов в сердцах огорчился, но, вспомнив, что уже дважды переносил встречу, отказать не смог.

Мартынова приветливо поздоровалась, приметив сдержанную растерянность Николая Ивановича.

— Кажется, я опять не вовремя, — сказала она.

— Вы пришли в назначенный час. — Лоскутов вышел из-за стола и, преодолев холодок напряжения, смиренно сказал: — Слушаю.

— Вы, конечно, знакомы с публикациями в нашей газете. Редакция намерена продолжить рассказ о заводе.

Лоскутов многозначительно покивал и скорее для себя повторил:

— Намерена…

— Да. Меня интересует фигура директора…

— Стало быть, Лоскутова… — Он задумался. Разом остановившийся взгляд, казалось, был обращен в глубь души.

Мартынова, не пытаясь предугадать ответ директора, молчаливо выжидала его долгую паузу.

Лоскутов вскинул голову и, словно отважившись на какой-то решительный шаг, сказал:

— Нина Сергеевна, бывают дни, когда хирурги стараются не оперировать. Знают, что их состояние не обеспечит нормальной работы. Простите, но я сегодня ограниченно годный… А разговор у нас серьезный.

— Тогда встретимся в другой раз.

— Так будет лучше, — машинально ответил Лоскутов.

— Когда же?

— Не торопитесь… Судя по вашим очеркам, вы человек очень эмоциональный. Это не упрек. Я думаю, в этом определенная сила вашей профессии. Но в данном случае прошу вас: воздержитесь от продолжения.

Взгляд Мартыновой потускнел.

— Вас удивила моя просьба?

— Я надеялась. Вы меня озадачили.

— И себя тоже. Так случилось, — без раздражения ответил Лоскутов.

— Николай Иванович, будьте щедрее… Журналистская судьба не так часто жалует нас откровениями. Что вас привело к столь необычной просьбе… Пройдет день-два, и, возможно, вы забудете про аргумент хирургов.

— Щедрость здесь ни при чем. Поверьте. Я не кокетничаю.

— Верю. И я не хочу вымаливать снисхождения… Но даже для будущей работы наша беседа будет иметь большое значение.

— Постарайтесь понять меня правильно. Это очень личное. Я серьезно оценил выступление газеты. И не потому, что там пощипали директора. Суть в другом. Как быть мне, директору завода, который пришел к выводу: не все у нас благополучно. И в этом повинен я. Сказать-то легко, а решиться на такое, сами понимаете… Но я отважился. Этому помог разговор с одним достойным человеком. Понимаю, что и ему было нелегко говорить мне горькие слова.

И вот я ищу в себе мужество… Редакция намерена продолжить публикацию очерков о заводе. Это может ублажить директорское самолюбие. — Он вышел из-за стола, подумал о Старбееве. — Но у вас есть право воспользоваться сегодняшней нашей беседой и напечатать критическую статью под сенсационным заголовком. «Семь бед директора Лоскутова».

— Это злая шутка, Николай Иванович, — с ноткой обиды сказала Мартынова.

— В моем положении лучше не шутить. Простите. — И настойчиво добавил: — Уважьте мою просьбу.

— Когда шла к вам, мне еще не удалось четко сформулировать замысел нового очерка. Но я знала, что буду касаться проблемы руководителя предприятия. У этой проблемы много аспектов. Парадоксально! Сейчас возник интересный ракурс темы. Рассказать о директоре в момент трудного поиска второго дыхания.

— Вы все облекли в литературную форму. У меня проще. Лоскутов хочет остаться директором.