Настойка из тундровой серебрянки - [9]

“…Никак не решусь доверить термос потоку. Вокруг меня что-то странное и необъяснимое. Ничего похожего на те пещеры, в которых мы бывали с Игнатом. Потолок уходит всё выше. Стены рассечены каньонами. На одном из сбросов обнаружила каменный уголь. А сейчас сижу на плитах из какого-то серебристого металла. Противное безразличие. Двигаюсь по инерции…”

“…Надо мною шумит ветер, и у моих ног плещется настоящее море. А каменные своды так высоко, что я их не могу разглядеть…”

“…Лампочка чуть теплится, скоро совсем погаснет. Идти больше не могу. Очень страшно умирать в темноте. Так хочется ещё разок взглянуть на солнышко. Игнатушка, где же ты? Я жду тебя, Игнат!..”

“…Пишу на ощупь. Тьма… Игнат, прощай. Не забывай свою невезучую Анюту…”

Это был последний листок, вырванный из записной книжки. Строчки в нём то набегали одна на другую, то уходили вверх и вниз.

Неприн застонал, грохнул кулаком по столу. Вскочив, он заходил по лаборатории. Лагно не решался поднять на него глаза, будто частица вины за гибель Ани была и на его, Лагно, совести.

— Игнат Васильевич, — заговорил Лагно, — завтра я буду в Москве и тотчас займусь подготовкой экспедиции на Рмонг-Тау. Вас вызову телеграммой.

Он не видел лица Неприна, но знал, что тот согласен.

Выйдя из института на ночную улицу, Лагно привычно разыскал в небе багровую звёздочку: Марс! Марс… Сколько веков ты привлекаешь к себе людские взоры, и как страстно рвутся к тебе дети Земли! А знаешь ли ты, какой ценой постигнута одна из твоих тайн?

Лагно представил себе девушку в истерзанной одежде, одиноко бредущую среди непроглядного мрака. Она первой увидела то, о чём ещё не догадывались люди и что им только чудилось. Видела, но рассказать не смогла.

Нет, смогла. Рассказала!

1967

Настойка из тундровой серебрянки

Вежливый стук в дверь. Я отрываюсь от книги, встаю и на цыпочках, чтобы не разбудить спящую мать, пересекаю комнату. За дверью — дядя Костя, наш квартирант.

— Виталий, — шепчет дядя Костя, — пойдём ко мне.

Я с сожалением поглядываю на книгу, раскрытую на самом интересном месте. Четверть второго ночи. Дядя Костя чем-то взволнован, нервно потирает руки, переступает с ноги на ногу. Обычно он ложится спать с курами и поднимается с петухами.

Я осторожно прикрываю за собой дверь.

В комнате квартиранта знакомый мне беспорядок. На столе, на стульях, на окне пучки сушёных трав. Три шкафа у одной стены наполнены пакетиками, мешочками, коробочками, склянками с настойками и отварами. Три шкафа у другой стены набиты книгами — тут и биология, и фармакология, и физиология, и гомеопатия, и академические сборники, и множество справочников.

Дядя Костя — гомеопат. Он поселился в нашем особнячке два года назад. Ему за пятьдесят. Это ещё крепкий, коренастый и очень покладистый человек. Лицо у него скуластое, и, когда он говорит, вдоль лба ложатся складки, мелкие-мелкие и много-много, а глаза прищуриваются, становятся задумчивыми.

Профессию гомеопата дядя Костя унаследовал от своей бабки, прослывшей в глухом уральском селе колдуньей.

Конечно, сам я в медицине разбираюсь не очень-то. Для меня современная медицина — это кобальтовые пушки, изотопы, рентген и полный союз с кибернетикой. И всё же, мне кажется, дядя Костя даст сто очков вперёд любому профессору — хоть терапевту, хоть невропатологу. С книгами он не расстаётся. Если бы я так же сидел над учебниками, я бы техникум с отличием закончил.

До последнего времени дядя Костя жил в районе. Там его за незаконное врачевание травами привлекали к судебной ответственности. Да, говорят, народ за него дружно вступился, особенно те, кому он своими травами помог избавиться от болезней.

Короче говоря, пригласили самоучку-гомеопата в областную клинику показать силу своих трав. Для начала дали ему палату с больными экземой, да ещё с такой хронической экземой, которая уже никакому лечению современными методами не поддавалась.

Через десять дней в палате никого не осталось, все выписались здоровёхонькие. Тут травами дяди Кости сразу исследовательские институты заинтересовались.

Каждую весну, как только сходит снег, наш квартирант отправляется в странствия по лесам. Мы не видим его по три, четыре месяца. Возвращается он коричневый от загара, в порыжевших потёртых сапогах, в вы-линявшей от дождей и солнца одежде.

Вот и нынче он только что возвратился из тундры. Добирался туда на вертолёте.

Дядя Костя подвёл меня к столу, взял стакан из тонкого стекла, наполненный какой-то жидкостью, и протянул его мне.

— Отпей. Глотка два-три.

Я с недоверием покосился на содержимое стакана, очень напоминающее эмульсию алюминиевого порошка. Дядя Костя пробовал все отвары, которые придумывал заново, хотя любой из них мог оказаться смертельным ядом.

— А для чего? — спросил я. — Что ты хочешь на мне проверить? У меня же нет никакой болезни.

— Есть у тебя болезнь.

— Да ну-у? — деланно испугался я. — Какая же?

— Пей. После скажу.

Обычно улыбчивое лицо дяди Кости оставалось сосредоточенным и нетерпеливым.

— Пить?

— Да не бойся же! Экий ты, честное слово.

Я касаюсь жидкости губами, пробую на вкус. Что-то тепловатое, терпкое, вяжущее, не очень-то приятное. А дядя Костя не сводит с меня глаз.