Настоящий английский детектив. Собрание лучших историй - [31]

— Бумага была изготовлена в Богемии, — сказал я.

— Именно так. А писавший — немец. Вы заметили необычное построение фраз? «Такие отзывы о вас мы отовсюду получали». Француз или русский так не написал бы. Это немцы столь неучтиво обходятся со своими глаголами. Поэтому остается только узнать, что требуется немцу, который пишет на богемской бумаге и предпочитает носить маску, лишь бы не показывать свое лицо. А вот, если не ошибаюсь, и он, прибывший разъяснить все наши недоразумения.

Его слова сопровождал резкий цокот лошадиных копыт и скрежет колес о кромку тротуара, а затем раздался нетерпеливый звонок в дверь. Холмс присвистнул.

— Пара, судя по звуку, — сказал он. И продолжал, выглянув из окна: — Да, симпатичный маленький кабриолет и пара красавцев. Сто пятьдесят гиней каждый. Это дело сулит деньги, Ватсон, если и ничего больше.

— Думаю, мне лучше уйти, Холмс.

— Вовсе нет, доктор. Сидите, где сидите. Без моего Босуэлла я теряюсь. А это обещает быть интересным. Жаль будет, если вы не поприсутствуете.

— Но ваш клиент…

— Не имеет значения. Ему, как и мне, может понадобиться ваша помощь. Сядьте в кресло, доктор, и одарите нас вашим полным вниманием.

Медленные тяжелые шаги, доносившиеся с лестницы и из коридора, стихли у самой двери. Раздался громкий властный стук.

— Войдите! — сказал Холмс.

Вошел мужчина ростом никак не меньше шести футов шести дюймов, с телосложением Геркулеса. Одежда его говорила о богатстве настолько, что в Англии это выглядело равносильным дурному вкусу. Широкие полосы каракуля были нашиты на рукава и лацканы его двубортного сюртука, а наброшенный на плечи синий плащ щеголял подкладкой из огненно-алого шелка и был застегнут у шеи брошью, состоявшей из одного огненного берилла. Сапоги, достигавшие половины икр, были вверху отделаны пышным коричневым мехом и довершали впечатление варварского богатства, о котором свидетельствовал весь его облик. В руке он держал широкополую шляпу. А верхнюю часть его лица, вплоть до скул, закрывала черная маска фокусника, которую он, очевидно, только что надел, так как его рука все еще оправляла ее, когда он входил. Нижняя, открытая часть лица говорила о сильном характере; толстая оттопыренная нижняя губа и длинный прямой подбородок указывали на волю, граничащую с упрямством.

— Вы получили мое письмо? — спросил незнакомец глубоким властным басом и с очень сильным немецким акцентом. — Я предупредил вас, что приеду.

Он переводил взгляд с Холмса на меня, словно не зная, к кому обратиться.

— Прошу вас, садитесь, — сказал Холмс. — Это мой друг и коллега доктор Ватсон, который иногда любезно помогает мне в моих расследованиях. С кем я имею честь говорить?

— Можете обращаться ко мне как к графу фон Крамму, богемскому аристократу. Как я понял, этот джентльмен ваш друг, человек чести, которому я могу довериться в деле чрезвычайной важности. Если нет, то я предпочту говорить с вами наедине.

Я поднялся, чтобы уйти, но Холмс сжал мое запястье и толкнул назад в кресло.

— Либо мы оба, либо никто, — сказал он. — В присутствии этого джентльмена вы можете говорить все, что сочтете нужным сообщить мне.

Граф пожал широкими плечами.

— Тогда я должен сначала, — сказал он, — обязать вас обоих хранить то, что вы услышите, в строжайшей тайне в течение двух лет. По истечении этого срока такая надобность отпадет. Пока же не будет преувеличением сказать, что весомость этого дела колоссальна и оно может повлиять на ход европейской истории.

— Обещаю, — сказал Холмс.

— Я тоже.

— Вы извините эту маску, — продолжал наш необычный визитер, — но августейшая особа, прибегнувшая к моим услугам, желает, чтобы его посредник остался неизвестен вам, и я сразу же могу сознаться, что титул, который я назвал, мне, собственно, не принадлежит.

— Я это знал с самого начала, — сухо сказал Холмс.

— Обстоятельства крайне щекотливы, и необходимо принять все меры, чтобы предотвратить то, что сможет перерасти в неслыханный скандал и бросить тень на одну из правящих фамилий Европы. Короче говоря, речь идет о великом Доме Ормштейнов, потомственных королей Богемии.

— Я знал и это, — пробормотал Холмс, устраиваясь в кресле поудобнее и закрывая глаза.

Наш визитер с явным недоумением уставился на расслабленную, вялую фигуру человека, которого ему, несомненно, рекомендовали как самого дотошного логика и самого энергичного сыщика в Европе. Холмс открыл глаза и нетерпеливо поглядел на своего великана-клиента.

— Если бы, ваше величество, вы соизволили изложить ваше дело, — сказал он, — мне было бы проще дать вам совет.

Наш визитер вскочил с кресла и прошелся по комнате в неописуемом волнении. Затем с жестом отчаяния он сорвал с лица маску и швырнул ее на пол.

— Вы правы, — вскричал он, — я король! Зачем мне пытаться скрывать это?

— Действительно, зачем? — прожурчал Холмс. — Ваше величество еще и слова не сказали, когда я уже знал, что обращаюсь к Вильгельму Готтсрейху Сигизмунду фон Ормштейну, великому герцогу Кассель-Фельштейна и наследственному монарху Богемии.

— Но вы можете понять, — сказал наш странный визитер, вновь садясь и проводя белой рукой по высокому лбу, — вы можете понять, что я не привык лично вести подобные переговоры. Однако дело настолько деликатно, что поручи я его посреднику, то оказался бы во власти этого посредника. Я приехал из Праги инкогнито, чтобы посоветоваться с вами.